— Ну и как там было, на острове? — поинтересовался Ласевич.
Он специально пригласил старшину Ордаша сюда, на этот утес, в створе между берегами бухты, чтобы расспросить об острове, об их путешествии и встрече с караваном. Где-нибудь в Архангельске или Диксоне он, ясное дело, нашел бы другую тему для разговора, но здесь, в замкнутом солдатском кругу «о двух офицерах и двух старшинах-сверхсрочниках», где все анекдоты, события и судьбы давно друг другу пересказаны, и где месяцами не происходит ничего такого, что хоть как-то взбодрило бы человека и взволновало хоть какой-то новостью, путешествие этих троих пограничников на Факторию было событием из ряда вон выходящим. И Вадиму вполне понятен был интерес младшего лейтенанта ко всему, что там происходило, ко всем тем впечатлениям, которые старшина вынес из глубин острова.
— Да ничего, на острове тоже жить можно, — ответил он. — Не предполагал, что Нордический Замок — такое прекрасное строение.
— Еще бы! В сравнении с нашей казармой и ближайшим эвенкийским чумом.
— По здешним представлениям, и в самом деле замок: мощные каменные, в два этажа, стены; мезонин с балконом, терраса на берегу и две складские пристройки, в которые можно входить прямо из «замка»…
— А горячее озеро?
— Эт-то блаженство. Почему вы до сих пор не наведались туда, товарищ младший лейтенант?
— Не получил разрешения на то, чтобы побывать на острове. Я, правда, подходил к этому непринципиально. Два раз отказали в разрешении — и бог с ним, начальству виднее. Но должен заметить, что остров — особая территория, ступить на которую любой из нас имеет право только с разрешения начальника заставы.
— Даже так? Я об этом не знал.
— Ты еще многого не знаешь, старшина. Неизвестно, правда, стоит ли в связи с этим огорчаться…
Конечно, было бы удобнее пообщаться по поводу рейда на Факторию со старшим лейтенантом Загревским, да только в последнее время отношения с ним у Ласевича не складывались. Возможно, потому и не складывались, что в свое время Ласевич тоже был начальником заставы и тоже старшим лейтенантом. Однако два года назад понижен в должности и звании и направлен сюда, на отдаленную пограничную точку, основанную на таком отдалении и от штаба погранотряда, и от ближайшего селения, не говоря уже о порте Диксон, как он считал, «по сугубо казарменному недоразумению».
— Оно действительно горячее, это озеро?
— Теплое. Хотя в небольшой бухточке, у родников, температура градусов под сорок. Вы бы все-таки побывали там, товарищ политрук. Не думаю, что Загревский станет возражать. Можем отправиться вместе, я сам обращусь к старшему лейтенанту.
Ласевич понял, что настойчивость старшины связана с желанием до прихода судна еще раз побывать на Фактории, однако упрекать его в корыстности не стал.
— Кстати, за время моей службы здесь даже начальник заставы побывал на острове только дважды, да и то с каким-то прилетавшим на заставу высоким начальством, которое собиралось устроить на острове то ли санаторий, то ли дом отдыха для пограничников округа и портовиков Диксона. Знаю, что воду в озерце исследовали ленинградские ученые, и что результаты исследований запрашивала Москва. Правда, сами ученые настаивали на том, чтобы расположить в Нордическом Замке какую-то арктическую научную станцию, вступив при этом в спор с пограничным начальством. Но, судя по тому, что Фактория до сих пор не обжита, ни те, ни другие успеха в своих планах не добились.
…И не то, чтобы Загревский служебно третировал политрука или пытался унижать. Просто свои отношения с ним начальник заставы строил с такой суровой официальностью, с какой не позволял себе строить их ни с одним рядовым. Очевидно, Загревского смущало то, что Ласевич, как никто иной, способен был критически оценивать каждый его приказ, каждое действие. Причем делал это с пристрастием, затаив обиду и нацеливая на неповинного в обвале его карьеры начальника заставы всю агрессивность прожектерского реванша.
— Для Дома отдыха портовиков или санатория Нордический Замок, конечно, маловат. Надо будет перестраивать складские помещения, сооружать причалы, думать о подвозе свежих продуктов. Так что нелегко будет, а вот с метеорологической или еще какой-то там станцией все выглядело бы проще. Хотя…
— Охотились? — прервал его праздные рассуждения Ласевич.
— Исключительно для разминки и спортивного интереса, не зверствуя. Ефрейтор Оркан определил, что там существуют два стада оленей, ну, еще песец встречается, тюлень, полярные куропатки…
— Так ведь и этого достаточно, — азартно потер руки Ласевич.
— Это уж кому как. Лично я не прочь сходить на уссурийского тигра.
— Знаю я уже одного такого, — с мрачной иронией проговорил Ласевич, явно имея в виду самого себя, — который все порывался сходить на уссурийского… И даже служил на реке Уссури.
Ни для кого на заставе не было секретом, что Ласевич слыл заядлым охотником. Поговаривали, что там, на своей прежней заставе, проступок его связан был именно с охотой. То ли он слишком задержался на ней, а в это время на заставе произошло какое-то ЧП, то ли слегка подстрелил кого-то из своих напарников по охоте — и дело чуть было не закончилось для него трибуналом. Но кто-то там, в штабе погранокруга, решил не раздувать это происшествие, а завершить таким вот понижением и ссылкой на 202-ю заставу, которая, судя по всему, давно была определена высоким начальством в виде штрафной. Благо, бежать проштрафившимся с этой заставы было некуда, да и продавать секреты Родины тоже вроде бы некому.
— На Баррынге, куда меня временно, на три месяца, перебросили, прежде чем переправить сюда, охота тоже не богаче. Если только где-нибудь в предгорье не столкнешься с бродячим стадом диких оленей или лосей. Ну, еще волков хватает, хотя какой от них прок? Разве что для самоуспокоения пару раз пальнешь, чтобы завалить какого-нибудь зазевавшегося первогодка.
— На Факторию просились тоже для того, чтобы поохотиться?
— Во-первых, не знал, есть ли там в эту пору дичь. Во-вторых, отправиться на остров ради охоты начальник заставы ни в коем случае не разрешил бы — это уж точно. Как уже сказал, я не знаю, почему существует столь жесткий запрет.
— Запрет на что, господа служивые? — услышали они позади себя голос еще одного «ссыльного» — старшины Ящука. — Речь идет о рейдах на Факторию?
— О них, — сознался Ордаш.
Прыщеватое, цвета пережженного кирпича, лицо Ящука озарилось хитроватой ухмылкой.
— Существует такой запрет, существует. Многих он раздражает, в том числе и меня, однако приказ есть приказ. Чем он вызван? Кто его знает? Может, потому что несколько лет назад двое рядовых и старший сержант погибли в проливе во время шторма, — уселся он на лавку рядом с Ордашем, — а может, чтобы не расслаблялись да не раскурочивали Нордический Замок.
— Или же где-то в штабах не хотят, чтобы тревожили могилы белогвардейцев, — запустил пробный шар Вадим.
