Верный слову, мистер Мэйхью в самом деле оставил дверь слегка приоткрытой, и, в кои-то веки отчаянно застеснявшись, Финт уселся в кресло, покинутое супругой Генри Мэйхью, и неловко улыбнулся Симплисити, а та заинтересованно улыбнулась в ответ. Затем он подобрал суповую ложку и передал ее девушке, говоря:
– А чего бы вам хотелось от жизни теперь?
Улыбаясь все шире, Симплисити очень осторожно взяла ложку, поднесла к губам, выпила суп. И, понизив голос, проговорила:
– Хотелось бы мне сказать, что я была бы рада поехать домой, но у меня больше нет дома. И мне нужно разобраться, кому я могу доверять. Могу ли я доверять вам, Финт? Думается, я могла бы довериться человеку, который храбро вступился за незнакомую женщину.
Финт сделал вид, что это все сущие пустяки, дело житейское.
– Знаете, я ничуть не сомневаюсь, что вы можете доверять мистеру и миссис Мэйхью.
Но, к вящему его удивлению, девушка возразила:
– Нет, не думаю. Мистер Мэйхью предпочел бы, чтобы мы с вами не разговаривали. Он, похоже, опасается, что вы, Финт, каким-то образом злоупотребите моей беспомощностью, а я считаю, это… – девушка на миг замялась, подбирая нужное слово, – это просто немыслимо! Вы меня спасли, вы за меня вступились, а теперь вы причините мне вред? Они, безусловно, люди хорошие, но хорошие люди, к примеру, могут считать, что им следует передать меня доверенным лицам моего мужа, потому что я его жена. В таких вопросах некоторые люди совершенно бескомпромиссны. Наверняка кто-то предъявит что-нибудь ужасно официальное, с внушительной печатью и подписью, – и мистер и миссис Мэйхью против закона не пойдут. Против закона, волей которого меня заберут из страны, где родилась моя мать, и отвезут обратно к мужу, который стыдится меня и не смеет возразить отцу.
По мере того как она говорила, голос ее набирал силу, и, внезапно осознал Финт, он еще и зазвучал как у уличной девчонки – у той, что знает правила игры. Легкого немецкого акцента как не бывало, теперь в интонациях ее слышались гласные Англии, и делала она ровно то, что делает всякий, у кого мозги на месте: осторожничала и не выбалтывала лишнего.
Финт никак не мог сообразить, что же это за акцент такой. Он знал, что на свете бывают и другие языки, но, как порядочный лондонец, в глубине души их не одобрял, ведь всякий, кто не англичанин, понятное дело, рано или поздно окажется врагом. Если изо дня в день отираешься в порту, так обязательно поднахватаешься не языков как таковых, так хотя бы их звуков; вслушайся внимательно и поймешь: голландец говорит иначе, чем немец, и шведа, конечно же, сразу отличишь, а финны, разговаривая с тобой, всегда позевывают. Финт здорово навострился различать языки, но ни один так и не потрудился выучить, хотя к двенадцати годам затвердил слова, означающие. «А где тут веселые девочки?» на нескольких языках, включая китайский и несколько африканских. Даже портовые крысы эти слова знали; а веселые девочки, случалось, подбрасывали тебе фартинг за то, что направил джентльмена на верный путь. Став постарше, Финт осознал, что иные сказали бы – на ложный путь; ну да есть разные точки зрения, а вот если голодаешь – тогда всего одна.
На лестничной площадке возникло какое-то движение, Финт тут же взвился с места, шустро, как гвардеец, и практически отсалютовал крайне удивленному мистеру Мэйхью и его супруге.
– Сэр, мадам, я тут потолковал немного с девушкой. Как вы сами говорите, ее, похоже, пугает шум карет. Может, если бы я сводил ее подышать свежим воздухом, она бы своими глазами убедилась, что кареты, которые ездят у вас под окнами, – это самые обычные кареты?.. Так что, если вы не возражаете, можно мне пригласить ее на прогулку?
Повисло такое молчание, что Финт понял: кажется, идея была не из лучших. А за этой мыслью последовала и другая: а я ведь разговариваю с этим джентом как с равным! Просто удивительно, как костюм от старьевщика и яйца с ветчиной поднимают дух! Да только я все еще тот самый парень, который поутру проснулся тошером, а они все еще – джентльмен и его супруга, владельцы этого огромного дома, так что мне бы надо поосторожнее, а то они, чего доброго, вдруг решат, что я снова тошер, и выставят меня за порог. Однако ж он добавил про себя голосом очень даже дерзким: «Я никому не принадлежу, никто не вправе мной командовать, перед пилерами я чист и ничего постыдного не совершил. Да, я не так богат, как они, ну еще бы, мне до них как до луны, но я ничем не хуже их».
Миссис Мэйхью, помявшись, заговорила, тщательно подбирая слова:
– Что ж, рано или поздно Симплисити и впрямь понадобится выйти на свежий воздух, так что, вероятно, это можно будет устроить, мистер Финт. Но вы наверняка понимаете, что такая прогулка возможна только в присутствии сопровождающего лица. Видите ли, оставлять девушку наедине с молодым человеком – каким бы храбрецом он себя ни выказал – в приличном обществе не принято. В этом отношении мы абсолютно непреклонны, хотя я, разумеется, верю, что ваши намерения абсолютно чисты.
Мистер Мэйхью глядел так же смущенно, как и его жена, и Финт, все еще полагаясь на свою удачу, самым подкупающим тоном промолвил:
– Что ж, дорогая моя миссис Мэйхью, я вам обещаю никакие шуры-муры не разводить: потому как что такое «шуры», я вообще не знаю, а кота у меня нету, только собака.
На мгновение ее стальной взгляд снова помягчел, и миссис Мэйхью промолвила:
– Вы, мистер Финт, опережаете события.
– Надеюсь, что так, миссис Мэйхью; иногда мне и впрямь кажется, что меня так и тянет вперед помимо моей воли. Однако ж, миссис Мэйхью, вы, я думаю, согласитесь, что опережать события куда лучше, чем от них отставать. Сдается мне, я к мисс Симплисити со всей душой. А еще мне подумалось, мы ведь все хотим отыскать тех парней, что ее избили, так что если бы я прошелся с ней по городу, может, она бы увидела или услышала что-нибудь такое, что подбросило бы мне ключ к разгадке. Я знаю, что карета, из которой девушка сбежала, издает приметный звук – я в жизни не слышал, чтоб каретное колесо так скрипело. Вот я и говорю: отыщется карета, отыщется и ключ.
Мистер Мэйхью, оглянувшись на жену, ответствовал:
– Ваше красноречие делает вам честь, мистер Финт, но мы – то есть моя жена и я – считаем, что ситуация сложилась неоднозначная.
Финт с достоинством выпрямился.
– Да, сэр, боюсь, что так и есть; сдается мне, что и мистер Чарли с вами согласится. Не знаю, что такое «красноречие», зато я хорошо знаю Лондон, сэр, вплоть до последнего грязного дюйма, знаю, где безопасно, а куда лучше не соваться. Все знают Финта, сэр, и Финт знает каждую собаку. Так что Финт выведает все, что надо.
– Да, мистер Финт, – кивнула миссис Мэйхью, – я не сомневаюсь, что так, но мой муж и я считаем, что по отношению к этой юной леди мы выступаем in loco parentis[13]
, поскольку о ней, по-видимому, некому больше позаботиться, так что светские условности должно соблюсти.
Финт понятия не имел, что такое loco parentis, так что он просто пожал плечами и промолвил:
