– А, не обращай внимания! – Андрей быстро сложил перископ и сунул его обратно в портфель, – это старая отцовская астролябия! Так, таскаю с собой для утяжеления, мышцы тренирую, чтобы зря время не тратить!
11 утра
– Мышцы – это хорошо! – Перельман глубоко затянулся, удержал дым в легких и выпустил его тонкой струйкой через уши. – А так ты умеешь?
– Во дает! – Андрей даже немного обалдел от такого фокуса, – научи! Буду девчонок завлекать!
– Без проблем! Значит так: перво-наперво нужно расширить ушной проход, сделав возможным истекание газов непосредственно из организма через ушную раковину. Например, гвоздем или шурупом. Только осторожно! Я в детстве попробовал, так потом целую неделю кровь из ушей лилась фонтаном! Бабка думала, что всё – амба, так деду и говорила: «Отмучился наш Гриша, пора, пора заказывать ему деревянный макинтош!» Но ничего, выжил – вот с тех пор дым и пускаю! Хочешь, прямо сейчас дырки и пробьем!
– Нет, спасибо! – Андрей кинул бычок на улицу и грустно отметил, что окна женского туалета плотно задраены – впрочем, ничего другого он и не ожидал! – Вот тебе и результат: сисек не видно, зато телескопом по причинным местам как удачно вышло!
– Слушай, Гриша! Давай-ка дуй на пост! У меня всего полчаса осталось, совсем не хочется из-за тебя премии лишиться! Вдруг ефрейтор пойдет по коридору и спросит, где Перельман? А вот он курит в неположенном месте!
* * *
Ефрейтором в больнице называли ответственного за противопожарное состояние товарища Рукавишникова Симона Семеновича – бывшего подполковника МЧС. Он уволился со службы полтора года назад, немного поскучал на пенсии, да и устроился помощником завхоза – и на него моментально повесили связь с пожарниками. Благо, он их почти всех знал, пил водку, как насос, и спьяну орал матерные частушки не хуже Магомаева в юные годы. Словом, ценный специалист по связям, а такими людьми не разбрасываются!
У ефрейтора была скверная привычка появляться из ниоткуда, подкрадываться исподтишка и немедленно орать на всю Ивановскую – стоило ему только уличить персонал в курении в неположенном месте. А чтобы еще больше усилить эффект, он складывал руки наподобие рупора, подносил их одной стороной ко рту, а другой – к уху возмутителя спокойствия и выстреливал из себя громоподобные междометия:
– Ах, ты ж пыдр, да я щас тя! Да по сосулам! Да сапогом, мать твою! Я, мать твою, четырнадц раз в пожаре горел, мать твою зногу, а ты ж, пыдр, мать твою, курить удумл мля, молокосос, мать твою!
Прозвище «ефрейтор» приклеилось к Рукавишникову моментально, стоило одному из застуканных старых профессоров возмутиться и наклепать жалобу на имя главврача, в которой помощник завхоза сравнивался с Гитлером. А поскольку «бесноватый» было не то, «фюрер» – тоже, «гестаповец» – сильно грубо, «эсесовец» – тяжелопроизносимо, а «гнида» – слишком коротко, то «ефрейтор» был поддержан большинством голосов.
* * *
Андрей закрыл за Перельманом дверь и вернулся к окну – на сей раз просто подышать свежим воздухом. Были все шансы, что за оставшиеся двадцать пять минут его никто не побеспокоит, и от нечего делать можно помечтать. – Интересно, а какая Анжела в постели? – вдруг подумал Андрей и улыбнулся. – Наверное, ничего! Как-никак, дочка начальника, должна быть с фантазией!
Андрей точно знал, что образованные девушки (да еще если из приличных семей) сильно отличаются от крестьянок, с которыми ему приходилось пересекаться в бытность свою еще студентом. Казалось бы, капитализм, фермерские хозяйства, все механизировано и компьютеризировано, ан нет – немедленно после поступления в медицинский весь первый курс погнали на картошку в какой-то колхоз (или как он тогда назывался?), где студенты беспробудно целый месяц пили самогон и отбивались от местных леди, измученных мужьями-алкоголиками. И даже не самими мужьями, а их невниманием!
Так вот, сразу в первый же день ночью в общагу вломилась целая кавалькада колхозных красавиц – они притащили с собой десятилитровую канистру первача и живого хряка. Хряка перли, ухвативши за четыре копыта, он страшно визжал и порывался боднуть пятачком похитительниц. Предполагалось, что его освежуют прямо на месте и пустят на шашлык – отметить встречу. По счастью, до этого не дошло – хряк вырвался, вскочил на подоконник второго этажа, выдавил стекло и выпрыгнул на улицу – аккурат в глубокую лужу. После чего рванул наутек с такой скоростью, что поймать его не представлялось возможным.
Девушки очень расстроились и немедленно для поднятия настроения накатили по сто пятьдесят, после чего стали отлавливать студентов по одному и настойчиво предлагать им заняться плотской любовью. В первую и самую страшную ночь Андрей спасся – по стечению обстоятельств ему выпало дежурство в местной каптерке, где хранился весь фермерский инвентарь, так что он благополучно проспал до утра, запершись изнутри и не подозревая, что в это самое время происходит с его горемычными товарищами.
Утром перед глазами Андрея предстала ужасная картина – валяющиеся вповалку голые тетки и не менее голые студенты (словом – Содом и Гоморра в реале без всякой библейской ерунды). Место побоища было усыпано бытовым мусором – окурками с истлевшими фильтрами, пластиковыми стаканами и использованными презервативами, не говоря уж про всё остальное. От храпа сотрясались стены. Шумовой эффект был потрясающим – но, как оказалось, это только цветочки, а ягодки не заставили себя ждать.
Вскоре в общагу пожаловал откомандированный вместе со студентами профессор – пришел поднимать вверенный ему личный состав на трудовой подвиг (по двести пятьдесят центнеров с гектара).
Профессора звали Латыш-Грекоримский Борис Абрамович, он защитил докторскую по медицине еще в далеком семьдесят восьмом, и надо же – под самый конец преподавательской и научной карьеры чем-то так сильно расстроил ректора, что тот сослал его на земляные работы. Впрочем, намекнув, что если к студентам не будет претензий, и урожай корнеплодов не подведет, то Грекоримского помилуют и вновь допустят в лабораторию прививать чуму свиней.
Увидев собственными глазами свидетельства ночной оргии, профессор впал в состояние душевного катарсиса, немедленно проявившееся в рукоприкладстве со всеми вытекающими последствиями. Борис Абрамович поуверенней перехватил поношенную клюку, обмотал ее конец любимым носовым платочком с вензелем (подарок Берлинской Академии Наук!) и методично принялся обстукивать студентов по головам, монотонно приговаривая:
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по гистологии! Это я Вам обещаю!
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по анатомии! Это я Вам обещаю!
– То, что Вы умеете тыкать членом куда ни попадя, вовсе не означает, что Вы сдадите экзамен по психиатрии и наркологии! Это я Вам обещаю!
Спящих бедолаг, не вовремя попавших под раздачу, была ровно дюжина, и для каждого у профессора нашлось доброе слово. Закончил побудку он предсказанием:
