полдень
В кабинет постучали.
– Ну! – Андрей недовольно сморщился: меньше всего ему хотелось с кем-то говорить. Спокойные предобеденные шестьдесят минут он планировал использовать для самосовершенствования (немного размышлений, немного кандидатской, немного опосредованного творчества – чтоб заработали мозги).
Что до творчества – то оно, по мнению Андрея, разделялось на две категории: прозаическая проза и высокий штиль (штиль, в смысле стиль, и никак иначе). Андрей считал себя личностью продвинутого кругозора и поэтому имел твердые убеждения, что ему с его огромным гармоничным внутренним миром подходит именно поэзия – высочайшей пробы. Но ее еще нужно было поискать.
* * *
Дней десять назад он залез в свой почтовый ящик в подъезде и обнаружил «Общественный поэтический сборник номер тридцать четыре», который попал к нему, наверняка, по ошибке. Но поскольку сборник был издан на отличной мелованной бумаге, Андрей решил положить его в туалете и использовать в качестве одноразовых пепельниц – по листочку на каждую сигарету. А заодно и читать, знакомясь с общественными поэтическими новинками.
Начал он с оглавления. Поэтов было ровно семьдесят, по алфавиту – от Амфитеатрова Павла до Ягужинской Софьи.
* * *
Итак, Андрей сел, закурил, аккуратно вырвал страничку, свернул воронку и принялся сбрасывать в нее пепел, следя, как тот скапливается между Нахичеваневым Тарго и Ораступозоло Ванькой-Каином.
– Никогда бы не подумал, что у поэтов такие вычурные имена! – Андрей пребывал в недоумении. Спустя пару минут он пришел к выводу, что если они так называют сами себя, то можно представить, какие они пишут стихи! Чутье его не подвело – от первых же прочитанных рифм его замутило, речь в сборнике шла исключительно о коитусе, гениталиях, извращенцах и садомазохистах. А вот об обществе не было сказано ни слова.
– И это называется поэзия! – возмущению Андрея не было предела. Его мама обожала Есенина и Тютчева, а сам он в школе читал Фета – украдкой от всех, чтоб одноклассники не засмеяли. – И что теперь? Наслаждаться вот этим?
От расстройства Андрей достал еще одну сигарету и закурил. Перед его мысленным взором встал потный Амфитеатров, с надрывом декламирующий:
Гроб, мертвец, всем пиз…ец!
Мертвяки отвесили висяки,
Зомби встали, всех послали
Нах…й
Железо куй,
Клейми, чтоб неповадно,
Сладко, усладно
Ей было!
Она в постели – ей мило!
– Ей мило! – Андрей покачал головой, – наверное, за такие рифмы в старые добрые феодальные времена сажали прямо на кол. Чтоб поэт успел насладиться собственным творчеством перед смертью! Вот бы взять этого Амфитеатрова – да и розгами его, розгами! Все ж мы не старорежимные изуверы, и смерти ему желать не будем, но парочку ударов для профилактики не помешало бы!
Андрей посмотрел на потухший окурок (смрад в туалете стоял невыносимый, скоро, наверняка, соседи взбунтуются) и выкинул его в унитаз. Ткнул кулаком в поэтический сборник и представил, как комкает его и бросает прямо в морду Амфитеатрову с криком: «Вызываю тебя на дуэль!» На душе полегчало, и одновременно возникло желание самому что-нибудь написать. А лучше – создать новое направление в литературе. Он назовет его «Стих-кроссворд-одно-разнослов»! А первым его произведением станет вот это:
К атюша
А роматна,
К атюша
Н ежна,
А ристократична,
З амечательна,
Ы толста!
В олнующе
А лчуща,
Л юбовью
О слеплена,
С тепенна,
Ь удовлетворена!
Б оится
Р астолстеть
И похудеть,
Т аится!
А н, нет!
Н ет
С осисок
К ислых —
О твет
Е пископу!
П усть
А ссоль
С осет
С оль!
А
Ж енщина
И скусница,
Р оковая
С путница
К оротает
О дна —
Е динственно-умна!
С толь
У дачно
Д ни
Н а
О тдыхе-даче
П рошли!
О тдохнуть
Т оварищам
О стервенело
П омогли!
Л ежали,
Е ли,
Н е пили,
Н е пели!
О х!
Е дрён
Горох!
Е дрёна
Р ама!
М ама
А нна
Н ашла
С ына
К олю
О й!
Й ййййййййй!
П ьяного,
О тправила
Д омой!
В город
О дного —
Д невать,
Н очевать,
О долевать
Й ого-самого!
Л ол!
О паньки!
Д аешь
К оньки!
О деть!
Й ухха!
7 размер-до-уха!
М аловат
А
Я и рад!
1
9
1
5
Г ололед
О тврат
Д ачу
А лкаши-громят!
И пусть слог не очень, зато первые буквы в каждой строчке складывались в вопрос: «Как называлось британское пассажирское судно, потопленное германской подводной лодкой 7 мая 1915 года?» Ответ: «Лузитания»! В общем, Андрей был доволен!
Оставалось только выйти с новым модным трендом на рынок, раскрутить торговую марку «Корявый & Co.» и жить припеваючи до конца дней своих, пожиная плоды внезапно проснувшегося литературного таланта.
* * *
– Ну! Войдите! – громко повторил он, и в кабинет вкатилась баба Клава.
– Ну, ну! Когда научишься говорить, как положено доктору? – баба Клава толкала перед собой ведро с мыльной водой. – Прочь пошел! Дезинфекция! – из уст уборщицы вырвался истеричный смешок.
Андрей схватил сигареты и выскочил наружу. Спорить с Балаклавой – как называли уборщицу в больнице – было себе дороже. После тридцати пяти лет работы в психиатрической клинике она несомненно двинулась рассудком, что выражалось вообще во всем – но ее терпели, поскольку, во-первых, больше никого не найдешь на такую работу за такие гроши, а во-вторых, раньше она была заслуженным и уважаемым специалистом-психиатром, и коллектив признавал ее заслуги и не собирался выдворять прочь на поругание с нищенской пенсией.
– Ходют и ходют, пачкают и пачкают! – баба Клава завела свою обычную пластинку и принялась живо шуровать шваброй по подоконнику, полу и даже по столу, с которого Андрей предварительно убрал все бумаги и спрятал их в тумбочку. Как всегда, Андрей еле сдерживался – его так и подмывало выпихнуть безумную бабку из кабинета, но он терпел, понимая, что его авторитет еще недостаточно высок, и идти поперек мнения коллектива ему совсем не с руки.
