– Да ты там спишь, что ли, мужик? У меня ведь руки, а не
домкрат!
Марьяна ринулась вперед и вылетела на улицу, как пробка из
бутылки, едва не сбив с ног своего спасителя, который, поймав ее на лету,
изумленно протянул:
– Батюшки! А я думал – там парень!
Потянул носом – от Марьяниной шубки остро несло шампанским:
– Гуляем помаленьку?
Глаза его весело поблескивали, и голос был добродушный, не
обидный. Да и как можно обидеться на человека, который спас тебе жизнь?
– Это я хотела стекло высадить бутылкой, да уронила, –
пояснила Марьяна, передергиваясь от еще не изжитого ужаса. – Вы мне, можно
сказать, жизнь спасли! Дай вам Бог здоровья!
– Да кто тебя сюда посадил? – удивился спаситель.
Разговоры были некстати, но Марьяна чувствовала, что этот
человек имеет право получить от нее какое-то объяснение. И, нетерпеливо
приплясывая, она выложила всю свою печальную историю.
Не дослушав, спаситель выдернул из сугроба кейс и, открыв
его на коленке, протянул Марьяне темную бутыль:
– Сейчас вы шампанское вряд ли где-нибудь найдете, так что
держите. Вот.
Она отшатнулась, изумленная и подарком, и этим вежливым
«вы», на которое спаситель вдруг перешел, но он чуть ли не силком сунул бутыль
с золотой этикеткой ей в руки:
– Берите, берите! У меня еще две в кейсе, нам с друзьями
вполне хватит. Это вам не кисленький «Брют», а кое-что поинтересней:
«Губернатор». Не пробовали? Как раз полусладкое.
– Спасибо вам не знаю какое! – пробормотала Марьяна. – Я
сейчас заплачу!
Он усмехнулся, вглядываясь в ее заплаканное, утомленное
лицо:
– Представьте, что я Дед Мороз. А деньги лучше на очередной
штраф приберегите. А может, вас вообще проводить, а то вы что-то качаетесь?
– Спасибо, не на…
Она не договорила, ибо почувствовала, что «качка» сейчас
обернется катастрофой. Бедный, измерзшийся организм вконец взбунтовался,
терпеть больше не было сил. Марьяна резко повернулась и кинулась в подворотню,
в глухую тень забора, напрочь позабыв о том, что слово «неприлично» когда-то
входило в ее лексикон.
Путаясь в одежках, с ужасом представила, что будет, если ее
спаситель последует за ней, но он только рассмеялся, а потом снежный наст
громко заскрипел под его шагами: он уходил, и, когда Марьяна выбралась из
благословенных сугробов, улица была пуста.
Марьяна глянула на часы и увидела, что на них все еще ровно
двенадцать. «Праздничную полночь можно и задержать», – вспомнились слова из
любимого «Мастера и Маргариты». Нет, вряд ли. Просто часы остановились. Но все
равно – надо спешить! И, прощально погрозив кулаком своей камере пыток, Марьяна
кинулась бежать по Варварке, воображая, какая рожа будет у этого мерзейшего
водителя, когда он вернется – а пленницы в троллейбусе нет! И там полно
осколков! И несет шампанским!
И, главное, штраф-то она так и не заплатила.
К дому Марьяна долетела, словно на крыльях. Из всех окон бил
свет, и деревья у стен, чудилось, ежились, исхлестанные этими жгучими лучами.
Привычным взглядом нашла свой балкон. Отцовское окошко
тихонько мерцает, как бледный фонарь светляка: горит лампа над изголовьем.
Ворвалась в квартиру, лязгая ключами.
– Это я! Ты не спишь? Переволновался? Не представляешь, что
со мной было! Называется, жадность фраера сгубила! – кричала Марьяна,
расшвыривая сапоги, кидая на пол шубу с шапкой.
Схватив за горлышко неожиданный трофей и взлохматив смятые
волосы, она ворвалась к отцу, но ноги ее подогнулись, и Марьяна села прямо у
порога.
Постель была вся разорена, простыни сбиты, подушки, одеяла
валялись на полу. Отец распростерся в странной, изломанной позе. И на его лице
застыло то же самое измученное, страдальческое выражение, которое она видела в
своем сне.
Марьяна спала и видела сон, а ее отец в эту минуту умирал.
Эта смерть ей снилась! Да за что, за что же судьба так злобно с нею обошлась?
Она коротко, пронзительно вскрикнула – и зажала рот рукой.
Господи, как тихо было, мертвенно тихо! Не сразу поняла, что остановился громко
щелкавший будильник у изголовья кровати, да и не он один – все часы в доме, как
оказалось, стояли. И все стрелки сошлись на полуночи.
Новогодняя полночь! Он умер в полночь, когда люди смеялись,
поздравляли друг друга, мечтали о будущем, поднимали бокалы с шампанским!
Шампанское… Это слово прорвало оцепенение, овладевшее
Марьяной.
Шампанское.
Она перевела взор на темно-зеленую тяжелую бутылку.
«Главное, ты его выпить не забудь потом…» – словно наяву
произнес родной голос, и Марьяна вскрикнула:
– Ты знал? Ты знал, что так будет? Ты знал, ты меня нарочно
отослал!..
Тишина. «И безответен неба житель!» Отец часто цитировал эти
слова Пущина, но каким новым, каким странным смыслом они сейчас наполнились!..
Цепляясь за стенку, Марьяна медленно поднялась и
приблизилась к отцу. С трудом закрыла ему глаза монетами; как могла, подвязала
уже охолодевшую челюсть; а руки и ноги были так сведены предсмертной судорогой,
что с ними она не справилась: просто накрыла тело новой простыней и ушла на
кухню. Надо, наверное, позвонить… куда звонят в таких случаях? В больницу? В
милицию? Но сначала – шампанское. Pаз он так хотел… полусладкое…
Неожиданно легко, без выстрела, без брызг, открыла красивую
бутылку. И правда – называется «Губернатор». Придумают же!
Налила в бокал.
Горло сжималось, но Марьяна старательно проталкивала в него
глоток за глотком, словно выполняла нелегкую, но необходимую работу. Вкуса она
не чувствовала да и вряд ли осознавала, что, собственно, делает. Сейчас всем,
что было для нее самым святым: жизнью матери и смертью отца… – она клялась, что
найдет того парня, того водителя, того убийцу, – и отомстит ему. Отомстит! Она
знала, что сделает это, даже если его придется искать всю жизнь!
* * *
– Позвольте представиться, – шаркнул расшлепанной сандалией
юноша в пиратской косынке. – Князь Василий Шеметов.
Марьяна сняла очки и озадаченно уставилась на парня, но
теперь и его лицо изумленно вытянулось, а потому Марьяна, осознав свою
оплошность, вновь нацепила очки. Как во сне, протянула руку – юнец, ловко щелкнув
сандалиями, поднес ее пальцы к губам.
