– Не боялся, – категорично выставил ладонь Виктор. – И,
знаешь, даже стыдно не было. Только зло брало на того трехглавого дракона,
который в Беловежской Пуще страну на кусочки разорвал, не спросясь никого, не
заботясь о нас – ни всех вместе, ни по отдельности. – Виктор подумал немножко,
потом махнул рукой: – То есть это я потом себе такое алиби моральное изготовил.
Они страну растерзали, а я, как тот черный ворон, остаточки поклевывал, которые
плохо лежали. Вот теперь процветаю… хотя, говорят, ворон потому триста лет и
живет, что питается одной только мертвечиной!
Короче говоря, Виктор привез экипажу подлодки предписание
отправляться в Севастополь, к месту прохождения новой службы в российском
флоте: обеспечил братан, воспользовавшись связями в Российском ВМФ. А лодку,
задним числом списав, продали арабам – якобы на металлолом. Лом, правда,
получился позолоченный, но это в документах не было вовсе отражено. Деньги
Виктор получил наличными и тут же положил их в надежный банк, а сам поспешил
обратно в Россию: регистрировать одно из первых совместных
русско-арабско-украинских предприятий – ЗАО «Сфинкс».
Потом Киев вовсе отдрейфовал от России, так что в цепочке
осталось лишь два звена. Ну а что именно подразумевалось под этим конкретно,
Марьяна не знала – и не очень стремилась узнать. Боялась нечаянно проведать то,
что приоткроет перед ней изнанку Викторова бизнеса… именно боялась, что не
сможет не осудить его, а кто она такая, чтобы кого-то судить, да и зачем? Тем
более человека, от которого видела только добро, в доме которого так счастлива…
Гораздо больше ее интересовало, как мог Виктор столь неузнаваемо преобразиться
– и внешне, и внутренне. Впрочем, присмотревшись внимательнее к его домочадцам,
она поняла, что каждый из них жил в прежние времена совсем другой жизнью… и
тоже преобразился неузнаваемо именно благодаря Виктору. Возможно, все эти люди,
столь близкие друг другу, прежде были бы совершенно чужими, и дело здесь только
в руке судьбы, которая безошибочно свела их.
* * *
Сказать по правде, Марьяна уже едва на ногах держалась.
Бесполезно вспоминать о прошлом, искать в нем какие-то путеводные нити, тропки.
Смешно же в самом деле предполагать, что где-то в Нижнем Новгороде кто-то
неведомый дергал за ниточки и нажимал на кнопки сегодняшних событий! Разве в
том смысле, что во Вселенной всегда действует закон всемирного воздаяния. Отец
очень любил о нем порассуждать, а Бориса все разговоры Марьяны на эту тему
бешено раздражали… Ну вот, ее мысли опять готовы скользнуть в прошлое.
Напрасно, она напрасно мучает себя, вот и все.
– Вы устали, – раздался негромкий осторожный голос рядом, и
Марьяна беспомощно взглянула на своего спутника: устала, да. И чем дальше, тем
меньше смысла видит в своей беготне по Каиру. Конечно, глупейший план они
придумали, три девицы под окном, глупее просто некуда! А что было делать?!
Нет, план, может быть, неплох, однако исполнила его Марьяна
из рук вон отвратительно. Давным-давно не видит она за собой и подобия
преследования – людской поток равнодушно течет мимо, огибая три фигуры, притулившиеся
на обочине тротуарчика: измученной женщины с ребенком на руках, худого смуглого
юноши и любопытной собаки, которая весело озирается по сторонам. Похоже,
Марьяна так замела след, что никакие местные злодеи не могут вновь на него
встать. Ну вот, теперь и Каир можно будет включить в список городов мира,
спасовавших перед изобретательностью загадочной славянской души, ставшей на
извилистую дорожку противоречий с законом…
Это было не смешно, и даже насильно, вымученно Марьяне не
удалось улыбнуться. Дурацкая неизвестность! Может быть, осада с виллы давно
снята. В конце концов, хоть и с глушителями шла перестрелка, но все же мог
отыскаться на весь Каир хоть один полицейский, которого, пусть случайно,
занесло в тот район? Вполне могло, убеждала себя Марьяна. И теперь атака
отбита, Лариса, Санька и Надя-БМП в безопасности, Виктору дали знать о
случившемся, он давно примчался от Азиза, заключил всех троих в объятия,
обцеловал, вокруг виллы поставили охрану, там все успокоились, может быть,
тяпнули по стопарику для душевного комфорта, заказали ужин из соседнего
ресторана – и думать забыли про Марьяну, которая уже невесть сколько времени
носится по Каиру, изображая из себя наживку. Подсадную утку – так, кажется,
сказал Васька. Вот именно!
Вдруг ее качнуло. Васька оказался рядом, подхватил под руку.
– Ну вот что, сударыня, – сказал почти сердито, заглядывая в
Марьянины глаза, вдруг наполнившиеся слезами. – Не сочтите меня наглецом, но
вам необходим отдых. Осмелюсь настойчиво предложить…
– Ради Бога! – воскликнула Марьяна, едва сдерживая рыдания.
– Прекрати накручивать!
С отвращением услышав в своем голосе истерические нотки, она
тут же прикусила губу от злости и стыда, но Васька оказался потрясающе
понятлив.
– Аркадий, друг, молю: не говори красиво? – усмехнулся он. –
Заметано! Короче, командовать парадом буду я. Сейчас быстро ловим тачку, едем
на мою хату. Там ты сидишь в холодке, ловишь кайф, а я сгоняю на эту вашу
горячую точку, погляжу, что там и как. Лады?
Марьяна хлопнула ресницами, потрясенная этим мгновенным
преображением. Китмир, склонив голову, разглядывал своего хозяина не без
замешательства.
– Что-то я не помню, когда это мы пили на брудершафт? – не
без ехидства осведомилась Марьяна.
– Блин Клинтон! – яростно раздул ноздри князь Шеметов, и
Марьяне вдруг стало смешно:
– Билл. По-моему, его все-таки зовут Билл. А меня – Марьяна.
Ладно, Васька, давай, лови тачку. Только зачем мне отсиживаться в твоем родовом
поместье? Сейчас проедем мимо виллы, я сама все увижу. Если там тихо, я выйду –
и все.
– Миледи, – сердито сказал Васька, – вам не надоело еще
вести эту войнушку? Пора отступить перед превосходящими силами противника и
дать возможность поработать разведке. В конце концов, у меня дома есть телефон.
Можно позвонить куда угодно – и все выяснить, не разбивая ног. Поехали, а,
мамзель Марьяна? С матушкой вас познакомлю…
– Тебя, – с улыбкой поправила Марьяна и была вознаграждена
смущенной Васькиной улыбкой и восторженным тявканьем Китмира. – Хорошо,
поехали. Только… такси я сама возьму, хорошо?
Васька шумно вздохнул, завел глаза к небу:
– Воля ваша, мадемуазель!
