— Вижу, вам не хочется расставаться с ней, — с легкой усмешкой произнес он.
Илья облизнул губы, поднял взгляд на толстяка и сказал:
— Продайте ее мне.
— Продать? Какой же в этом смысл? Счастливая купюра выиграет мне столько денег, сколько я пожелаю.
— Продайте, — упрямо повторил Илья. — Я за нее все… Все, что захотите!
Толстяк покачал лысой головой:
— Исключено. — А потом посмотрел ему в глаза своими выпученными глазами филина и добавил с наглой усмешкой: — Ты так и останешься неудачником, студент. Маленьким, голодным, никому не нужным неудачником.
Илья опешил. А потом что-то щелкнуло у него внутри, и он почувствовал, как гнев захлестывает его удушливой волной. А вслед за тем проснулся и ГОЛОД.
Илья уставился на толстяка, представляя, как выпивает его жизненную силу, его энергию, его витальность.
Толстяк покачнулся и стал испуганно пятиться от Ильи. Стодолларовая купюра выпала из его разжавшихся пальцев и спланировала на асфальт. Илья начал так же медленно наступать, усиливая нажим. Но вдруг невидимый канал, по которому жизнь перетекала от толстяка к нему, резко оборвался.
Толстяк остановился и облегченно перевел дух.
— Слава богу, — сказал он, вытирая рукою вспотевший от страха лоб. — Игорь Михайлович, вы чуть не дали ему меня «выпить»!
— Все нормально, Птичник, — проговорил за спиной у Ильи спокойный властный голос.
Илья обернулся и увидел перед собой мужчину со светло-голубыми, почти прозрачными глазами. Мужчина усмехнулся и сказал, обращаясь к толстяку:
— Ты был прав, Птичник, этот парень — очень сильный стригой.
— О чем вы? — хрипло спросил Илья, переводя затравленный взгляд с толстяка на импозантного незнакомца и обратно.
И вдруг напряжение ушло. Илья почувствовал, понял, что может доверять этому прозрачноглазому человеку, что этот человек знает не только его тайну, но и ответы на все мучающие его вопросы. И отныне он, Илья Клюев, больше не одинок. И словно в подтверждение этих мыслей, незнакомец улыбнулся ему и произнес:
— Твой голод, Илья, — это не наказание. Это — награда. И мы здесь для того, чтобы тебе помочь.
Илья растерянно моргнул и глупо спросил:
— А как же счастливая купюра?
— Счастливая купюра? — не сразу понял прозрачноглазый. — Ах, ты об этом.
Он вытянул правую руку и перевернул ее ладонью вверх. Счастливая купюра, лежащая на асфальте, шевельнулась и превратилась в большую бабочку. Взмахнув крыльями, бабочка вспорхнула и перелетела на ладонь прозрачноглазого.
Мужчина осторожно погладил бабочку двумя пальцами. На одном из крылышек у нее угадывался выпученный глаз Бенджамина Франклина, а на другом — надпись: «In God We Trust». Прозрачноглазый легонько провел над бабочкой ладонью, и она снова превратилась в купюру. Затем он сложил купюру пополам и сунул во внутренний карман плаща.
— Что это значит? — пробормотал Илья.
— Это иллюзия, — ответил прозрачноглазый. — Я заставил тебя в нее поверить.
— Но… зачем?
— Затем, чтобы ты знал, какими возможностями я обладаю. — Он улыбнулся и добавил: — С сегодняшнего дня ты больше никогда не будешь голоден. Я об этом позабочусь.
…Илья убрал телефон в карман, дошел до скверика и направился к чугунной скамье, на которой сидел, ожидая его, толстый мужчина с круглыми, как у филина, глазами.
Маг Птицын (а это был именно он) поднялся Илье навстречу.
— Ну? Как? — с любопытством спросил он.
— Все в порядке, — ответил Илья.
Птицын протянул пухлую руку:
— Давай!
Илья посмотрел на руку толстяка, потом — ему в глаза, качнул головой и сказал:
— Нет.
— Нет? — удивленно и недовольно поднял брови Птицын.
— Нет, — повторил Илья. — Я отдам ее Игорю Михайловичу. Хватит уже просчетов и ошибок.
Птицын чуть побледнел.
— Ты мне не доверяешь, стригой? — с недовольством в голосе проговорил он.
— Келлер велел никому не доверять, — сказал Илья. — А никому — значит никому. — Он глянул в сторону дороги и уточнил: — У тебя машина где припаркована?
— Тебе она не понадобится, — вдруг холодно и отчетливо произнес Птицын.
Илья посмотрел на него с удивлением. Птицын что-то негромко прошептал. В тот же миг лицо Ильи побагровело, он схватился руками за горло, словно ему недоставало воздуха, и надрывно закашлялся. Изо рта у него вылетел комок перьев.
— Ого! — насмешливо проговорил Птицын. — Кажется, ты проглотил на завтрак курицу, забыв ее ощипать?
Птицын засмеялся. Илья хотел что-то сказать, но снова закашлялся. Продолжая кашлять, с выпученными от боли глазами он ринулся на Птицына, намереваясь схватить его за горло, но тут две вороны, до сих пор мирно сидевшие на ветках дерева, спикировали Илье на голову и вцепились ему в волосы. Вороны, громко каркая, захлопали крыльями, Илья завертелся на месте, потеряв ориентир.
Птицын достал из кармана нож, выщелкнул лезвие. Быстро огляделся — нет ли свидетелей, затем шагнул к Илье и ударил его ножом в левый бок.
8
Свет флуоресцентных ламп, отражающийся от зеленого и белого кафеля, был достаточно ярок, чтобы выделить каждую черточку лица Ники. Двадцать лет не изменили ее. Она по-прежнему была юна и прекрасна.
Сидя у белой кровати и продолжая вглядываться в лицо девушки, Игорь Келлер осторожно взял ее за руку.
Прошло двадцать лет с того момента, когда он отправился в страшное путешествие, надеясь вернуть ее. Прошел через все свои земные воплощения, много раз умер и много раз воскрес, пока не открыл глаза и не посмотрел на Нику, которая сидела на асфальте, привалившись к железной арматуре баррикады. В тот момент он окончательно перестал быть человеком — в обычном понимании этого слова.
Путешествие на тот свет что-то выжгло в нем, но в то же время сделало его сильнее. С той поры он ни разу не простуживался, не болел гриппом, не страдал от язв во рту или от головных болей, не испытывал даже слабого желудочного расстройства. Он никогда не болел… И все же он старел. Медленно, но верно. И время его истекало год за годом, а значит, истекало и время Ники. Ибо на кого еще она могла рассчитывать, если не на него, Игоря Келлера?
Врачи, которым Игорь платил огромные деньги, время от времени смущенно напоминали ему, что Ника, вероятно, никогда не выйдет из комы. Но Келлеру было плевать на их мнение.
…Сейчас, сидя у кровати любимой женщины, он с ненавистью вспоминал долгие годы, прожитые в страхе. Двадцать лет назад он стеснялся своих способностей, скрывал их, даже пытался забыть о них.
