— Глупо! — произнесла она вслух.
Собственный голос, простые действия, холод от приложенного к щеке льда успокаивали ее. Она гнала от себя мысли о Мачо, как полную чепуху. И получила обратный эффект. Как любил повторять Вернер, если вы чего-то избегаете, это начинает преследовать вас.
Лариса ходила по квартире, неосознанно ища следы пребывания Берта. Может, он забыл какую-нибудь безделицу? Например, зажигалку или сигареты? Она не знала, курит ли он. При ней он этого не делал. И табаком от него не пахло.
— Тьфу! Тьфу! — спохватилась она. — Сгинь!.. Пропади!..
Но Берт не пропадал. Наоборот, он маячил перед ней, словно дразня: ну-ка, попробуй, избавься от меня! Что, не выходит? И не выйдет! Теперь ты принадлежишь мне. Не веришь? Зря.
На полке в прихожей Лариса наткнулась на пять стодолларовых купюр и записку. Мелкий небрежный почерк на листке из блокнота, всего несколько слов: «Купи себе что-нибудь на память о нашей первой ночи!»
Доллары обожгли Ларисе пальцы. Что это значит? Берт больше не придет? Он ей заплатил… словно она…
Кровь бросилась ей в лицо, дыхание перехватило. Лариса еще ни разу не получала денег от мужчины за проведенную с ним ночь. Берт принял ее за проститутку!..
— Боже…
В глазах закипели слезы. Лариса задыхалась от обиды, сожаления и стыда. Вот до чего она докатилась! Эдик бы сказал, что этот позор — последствия вредного влияния, которое оказывал на нее клуб.
Дзинь!.. Дзинь-дзинь!..
Лариса не знала, что и думать. Кто-то звонил в дверь. Может, это Берт вернулся?
Она прильнула к дверному глазку. На площадке стоял Эдик — смущенный и растерянный. Какого лешего его принесло?
— Я знаю, что ты дома! — громко заявил он. — Хватит меня разглядывать! Я виноват!.. Пришел просить прощения. Ты довольна?
Лариса не хотела его впускать, но Эдик не уходил. Их перепалка через дверь могла привлечь внимание соседей.
— Вчера я был не прав! Сорвался! Неужели трудно понять? Я тоже человек… у меня есть свои слабости…
У Ларисы лопнуло терпение. Она не собиралась продолжать это дрянное представление.
— Ладно, входи. Но учти, больше не смей меня воспитывать!
Цветы в руках Эдика рассмешили ее. Она представила, как он выбирал букет в цветочном магазине, чтобы было прилично и недорого. Если бы не вчерашний инцидент, никаких цветов Лариса бы не получила. Тюльпаны должны были послужить примирению.
Эдик заметил синяк и ссадины на ее лице, удивленно спросил:
— Что с тобой?
— Упала. Еще коленку содрала и локоть.
— Где? Когда?
— На лестнице… вчера вечером, в темноте. Давай пить чай, раз уж пришел.
— Это было бы очень кстати, — обрадовался Эдик. — Я не завтракал.
— Кто бы сомневался…
Лариса поставила цветы в вазу и занялась чаем. Эдик наблюдал за каждым ее движением. Она была какая-то странная, вела себя необычно. И эти травмы…
— Ты в самом деле упала? — переспросил он.
— Помогай, чего расселся?
Он с готовностью вскочил, достал из холодильника яйца, молоко и масло.
— Сделаешь омлет?
— Мог бы хоть колбаски купить по дороге! — вырвалось у Ларисы. — И тортик.
— Я не люблю по утрам толкаться в супермаркетах, — простодушно объяснил Эдик.
— Сегодня выходной. Пригласил бы меня в ресторан…
— С таким лицом?
— Ты невыносим! Нет чтобы промолчать…
— Ты же знаешь, Лара, я прямой, вилять не умею. Язык мой — враг мой.
Эдик пытался понять, что в ней изменилось. Вроде бы перед ним та же Лариса… и не совсем она. Он приготовился отбиваться от ее упреков, оправдываться и по ходу дела указать ей на ее вспыльчивость, но она не выразила недовольства. Будто они вчера не поцапались.
— Ты меня простила? — осторожно осведомился он.
— Эдик, давай оставим эту тему. Она потеряла свою актуальность.
Такая обтекаемая фраза насторожила его. Что стоит за поведением Ларисы? Кажется, ее ничуть не огорчила вчерашняя ссора.
— Ты что-то скрываешь от меня?
Она молча взбила яйца с молоком, посолила, поперчила и вылила на сковороду. Эдик попал в точку. Она кое-что скрывает. Но говорить ему о Берте нет смысла.
— До меня дошло! Ты не падала! — заявил он, не дождавшись ответа. — На тебя напали! По пути к дому или в подъезде! Тебя избили и ограбили, а ты молчишь! А может… может… тебя…
У него на языке крутилось слово «изнасиловали», которое он не осмелился выговорить.
— Ты настолько меня не понимаешь, что даже не обидно, — вздохнула Лариса. — Поджарь-ка лучше хлеб в тостере.
— Надо звонить в полицию! На улицах — разгул преступности…
— Эдик! Заткнись, а?
Он закрыл рот и сердито косился на нее, обдумывая свой следующий шаг. Ломтики батона с золотистой корочкой выскакивали из тостера, распространяя аппетитный запах. Эдик складывал их на тарелку. Он был голоден и зол. Какого черта он приперся сюда с букетом унижаться? Лариса ни в грош его не ставит. Ей все равно, что он думает, что чувствует.
За едой они молчали. Он уплетал омлет, исподтишка изучая повреждения на ее лице. Для женщины, которая недавно пережила нападение, Лариса выглядела слишком спокойной. То есть она была взволнована, но не так сильно, чтобы предположить худшее. Она решала внутри себя какую-то важную проблему.
— Что тебя тревожит? — не выдержал Эдик. — Я вижу, ты чем-то озабочена.
— Угадал. Сижу и думаю, что нас с тобой связывает?
Он перестал жевать и нахмурился. В голову упорно лезли мысли о нападении. В квартире витал дух… опасности. Но откуда она исходит?
— Мы с тобой друзья, коллеги…
— …любовники! — подхватила Лариса. — Верно?
У Эдика в горле застрял кусочек тоста. Он кашлянул и пожал плечами. Наконец ему стало понятно: Лариса лжет! Она лгала ему с самого начала… и продолжает над ним издеваться. Он не мог понять, в чем заключается эта ложь, и в его уме возникали причудливые ассоциации.
«Между нами кто-то стоит, — констатировал он. — Кто-то третий! Вернер?.. Или его тень?.. Лариса сама не своя. Она не похожа на ту Ларису, с которой у меня…»
Эдик запнулся, словно его мысль наскочила на препятствие. Что у него с Ларисой? Служебный роман? Любовная интрижка? Банальный секс? Совсем недавно он намеревался бросить ее, а теперь боится, что первой это сделает она. Потому он здесь — без вины виноватый — вымаливает прощение, терпит насмешки.
В воздухе квартиры действительно витало зло. Эдик ощутил страх перед чем-то неведомым, незримым и ужасным. На него повеяло смертью…
