Холодок начал отпускать Кордэ. Ослабла и боль. Быть может, хоть что-то еще можно вернуть назад?
– Да… да, конечно, – ответил священник с огромной благодарностью. – Это было бы лучше всего, это единственно реальный способ.
– Тогда пойдемте сядем, – предложила миссис Парментер, выпуская его руку и направляясь к поставленным возле очага кушеткам.
Яркий огонь наполнял комнату мягким желтым светом, падавшим на столик, стоявший возле одной из кушеток, и делавшим деревянную поверхность более сочной. Вита изящно опустилась на кушетку, непринужденным движением одной руки подобрав подол, как бы случайно про него вспомнив. Ласковое прикосновение света к ее щеке стирало черты усталости и горя на ее лице. Казалось, что, следуя собственному приказу, эта женщина на несколько часов выбросила из памяти все напоминания о трагедии.
Наконец расслабившись, священник сел напротив нее. В комнате было тихо: лишь трещал огонь, тикали на каминной доске золоченые бронзовые часы, украшенные эмалевыми пластинами с изображением херувимов, шелестел за окном ветер да тихо скреблась в окно какая-то ветка. Весь остальной дом словно бы исчез из бытия, не оставляя никаких следов на воцарившейся в комнате тишине.
Вита поглубже устроилась на сиденье и улыбнулась:
– А не поговорить ли нам на какую-нибудь совершенно незначительную тему?
– Какую бы вы хотели предложить? – спросил Доминик, реагируя на ее настроение.
– Ну… – Женщина на мгновение задумалась. – Ага! Куда вы хотели бы отправиться на отдых – если не считаться с расходами?
Она внимательно смотрела на своего друга, и ее глаза наполняли покой и счастье.
Предавшись на мгновение мечтам, Кордэ ответил после недолгого раздумья:
– В Персию. Мне так хочется увидеть древние города – скажем Персеполь или Исфахан… Еще хотелось бы услышать, как звенят в ночи колокольчики на шеях верблюдов, ощутить собственными ноздрями запах пустынного ветра…
Улыбка миссис Парментер сделалась шире:
– Говорите еще.
Священник продолжил, припоминая немногие факты, которые знал, и все собственные фантазии.
Так, рассказывая о своих мечтах и то и дело цитируя Омара Хайяма в переводе Фицджеральда, Доминик потерял ощущение времени. Куда-то канули все недавние горести и подозрения. К тому времени, когда они распрощались на пороге спальни Виты, было уже без четверти час. Кордэ почти засыпал, ощущая себя уже не в такой степени измотанным, как было после падения и смерти Юнити – а на самом деле таким, каким он был задолго до этого… быть может, до ее появления в Брансвик-гарденс, до того самого, полного ужаса мгновения, когда он снова ее увидел…
Заснув глубоким сном, священник не просыпался до самого утра, a пробудившись, обнаружил, что его комната залита солнечным светом. Было поздно, уже девятый час, и он не сразу вспомнил, отчего проспал. Ну, конечно! Они с Витой проговорили несколько часов подряд. Разговор оказался самым увлекательным… Она была превосходной собеседницей и умела слушать, отдаваясь разговору целиком, как умеют немногие; казалось, будто в этот момент для нее никто больше не существовал… Кордэ чувствовал себя польщенным.
Он поднялся, умылся, побрился и оделся, а выйдя в столовую, обнаружил, что Мэлори уже позавтракал и ушел. Трифена утренничала в своей комнате. За столом находились Кларисса и Вита.
– Доброе утро. – Мисс Парментер обратила к нему печальный и несколько враждебный взгляд.
Ответив на ее приветствие, священнослужитель повернулся к хозяйке дома. Та, естественно, вышла к столу в трауре, но выглядела в нем превосходно.
– Доброе утро, Доминик, – негромко, с улыбкой проговорила она, посмотрев прямо на него.
И вдруг он смутился. Пробормотав что-то в ответ, занялся завтраком, непреднамеренно наложив себе больше, чем собирался съесть на самом деле. Усевшись за стол, он приступил к еде.
– Похоже, что вы совсем не спали, – колким тоном проговорила Кларисса.
– Вчера мы засиделись допоздна, – пояснила ее мать, улыбнувшись чуть шире.
Она казалась совершенно спокойной, полностью владеющей собой. Доминик восхитился ее отвагой. Эта женщина окажет неизмеримую помощь членам своей семьи. Насколько большим стало бы их горе, если бы, наоборот, им пришлось поддерживать ее…
Мисс Парментер явно только что плакала. На ее бледном лице выделялись покрасневшие глаза.
– Мы? – резким тоном спросила она, переводя взгляд с Виты на Доминика.
– Мы просто сидели и разговаривали, моя дорогая, – ответила хозяйка дома, передавая дочери масло, хотя та этого и не просила. – Боюсь, что мы забыли про время.
– О чем еще нам осталось говорить? – с горечью отозвалась девушка, отодвигая от себя масло. – Все уже сказано, и ничто не помогло. Я бы теперь порекомендовала всем некую толику молчания. Похоже, мы и так наговорили слишком много.
– Мы разговаривали не о том, что произошло в нашем доме, – попыталась объяснить ей миссис Парментер. – Мы говорили о надеждах и мечтах, идеалах… обо всем прекрасном, что мы могли бы разделить.
Удивленный взгляд Клариссы сделался жестким:
– Могли бы что?..
Ее выпад был слишком смелым и совершенно бестактным. Доминик совершенно не так воспринимал вчерашний разговор.
– Ваша мать хотела сказать, что мы разговаривали о путешествиях, дальних культурах и странах, – уточнил он. – Мы сумели на час-другой забыть о нашей общей трагедии.
Мисс Парментер не обратила на его слова никакого внимания. Забыв про еду, она, выжидая, смотрела на Виту.
Та улыбнулась своему воспоминанию:
– Мы просто сидели у огня и мечтали вслух… Говорили о тех местах, где мы хотели бы побывать, если бы были свободны.
– Что ты подразумеваешь под свободой? – требовательным тоном проговорила ее дочь. – В каком смысле свободны? – Она нахмурила брови, и на лице ее появилось сердитое и испуганное выражение. – О какого рода свободе ты говоришь?
– В самом общем смысле. – Доминик, пожалуй, слишком быстро вмешался в этот приобретавший неприятный оборот разговор. Проведенный им с Витой вместе у камина невинный вечер превращался в нечто совершенно другое. Священник почувствовал, что такая мысль заставила его покраснеть, и одновременно удивился тому, как ранит его то, что недопоняла его именно Кларисса.
– Мечты среди бела дня, – заторопился он. – Ну разве мы можем оставить все дела и броситься во весь карьер в Персию, Кашмир… да куда угодно? Это было бы и дорого, и опасно…
Посмотрев в лицо девушки, он умолк.
– И вы весь вечер проговорили об этом? – бесхитростно переспросила та, глядя на него несчастными глазами.
– О чем-то в этом роде, – согласилась ее мать. – Моя дорогая, тебе не следует волноваться по этому поводу. Зачем? Это было просто короткое мгновение счастья посреди всех наших бед. Нам надо дружить, оставаться близкими друг другу. Я даже не могу сказать, насколько благодарна Доминику за то понимание, отвагу и силу, которые он продемонстрировал во время этого кошмара. На мгновение наша дружба сделалась идеальной. Разве странно, что я была рада возможности разделить с ним прекрасные мечты?
