Томас будет действовать осторожно, однако вникнет во все подробности жизни в Брансвик-гарденс. Раскопает все ссоры между Рэмси и его помощницей, вскроет их личные слабости, все мелкие грешки, возможно, не имеющие никакого отношения к смерти мисс Беллвуд, но тем не менее болезненные… которым лучше оставаться под спудом.
Кроме Кордэ, в библиотеке никого не было. Зажмурив глаза, он словно бы перенесся на десять лет назад и оказался на Кейтер-стрит, в такой же атмосфере страха. С ноткой смущения он припомнил, что Шарлотта тогда была влюблена в него. А сам он и не подозревал об этом – до самого последнего мгновения, когда было уже слишком поздно. Питт же знал об этом, Доминик понял это по его глазам. В них до сих пор присутствовала тень неприязни.
Кейтер-стрит казалась теперь находящейся в другом мире. Сотни событий пришлось ему пережить с тех пор, событий злых и добрых. Но на какое-то мгновение он снова оказался там – моложе на десяток лет, более самонадеянным, более испуганным. Он опять женат на Саре, и все они боятся Призрака, снова и снова совершавшего убийства в окрестностях. Все переглядываются, гадают, подозревают, обсуждают хитрости и уловки, которых и рады были бы не знать, но забыть не могли.
Томас Питт тогда настойчиво раскапывал подробности до тех пор, пока не получал ответ. Он сделает это и теперь. И как было тогда, Доминик снова боялся, как того, каким будет этот ответ, так и того, что может вскрыться о нем самом и тех моментах его прошлого, которые он предпочел бы забыть. Здесь, в доме Парментеров, было легче, потому что члены семьи видели его таким, каким он сам хотел видеть себя: неопытным в своем новом призвании, иногда делающим ошибки, но преданным и цельным сердцем. Один только Рэмси знал то, что осталось за его плечами в прошлом.
Так и не приняв осознанного решения сделать это, священник обнаружил, что направляется в дальний конец холла, к двери, ведущей к помещениям слуг. Поскольку хозяин дома не выходит из кабинета и едва ли находится в соответствующем настроении или расположении духа, быть может, именно ему, Доминику, выпало на долю ободрить их и предложить им то утешение и напоминание о долге, в котором они нуждались. Мэлори не испытывал желания заняться этим делом, потом он прекрасно знал об отношении домашних к его обращению в «папизм», как они выражались, несмотря на то, что знали его с детства. Некоторые из наиболее благочестивых слуг даже усматривали в его поступке предательство. Быть может, сам факт этого делал рану молодого человека еще больнее.
Первым на глаза Кордэ попался дворецкий, полный и обыкновенно спокойный мужчина средних лет, управлявший домом посредством благодушных любезностей, за которыми скрывалась железная дисциплина. Тем не менее в этот день он с глубоко озабоченным видом сидел в буфетной, проверяя и перепроверяя наличие припасов в кладовых. Пересчитывая все по три раза, он никак не мог сообразить, что, собственно, делает.
– Доброе утро, мистер Кордэ, – проговорил дворецкий с явным облегчением оттого, что есть повод прервать свое занятие, и встал. – Что я могу сделать для вас, сэр?
– Доброе утро, Эмсли, – ответил Доминик, закрывая за собой дверь. – Я зашел посмотреть, как идут здесь дела после утренних событий…
Домоправитель покачал головой:
– Я ничего не понимаю, сэр. Нет, мне понятно, что они говорят, но я понять не могу, как это могло случиться. Я служу в этом доме тридцать лет, с тех пор, когда мистера Мэлори еще не было на свете, и потому просто не верю словам Стендера и Брейтуэйт, что бы они там ни слышали.
– Садитесь, – предложил ему священник и сел на другой стул, чтобы не смущать собеседника.
– Инспектор приходил сюда, сэр, – продолжил Эмсли, с благодарностью приняв предложение, – задал нам уйму вопросов, с виду бесцельных. Никто из нас ничего не знает. – Он поджал губы.
– Значит, никто из вас даже не подходил к лестнице? – Доминик сам не знал, на какой ответ надеется. День превратился в кошмар, от которого никак не удавалось очнуться.
– Нет, сэр, – мрачным тоном отозвался дворецкий. – Мы с миссис Хендерсон были в ее комнате, проверяли наличие постельного белья. Нам нужны простыни. Забавно, как все они ветшают одновременно… Нужна по меньшей мере дюжина простыней. Из лучшего ирландского полотна. Конечно, они не вечны… что можно еще сказать?
– A что повар? – спросил Кордэ, стараясь не подражать известной полицейской манере вести допрос.
– Был на кухне. – Эмсли покачал головой. – Как и весь кухонный персонал: все были на кухне или в судомойне. Джеймс чистил ножи, Лиззи разжигала камин в комнате отдыха, Рози была в прачечной. Она только что перевернула матрасы, перестелила постели и снесла белье вниз. Марджери полировала медную утварь и расставила ее на столе в большой буфетной, a Нелли убирала в столовой.
Смешно было и думать, что одна из служанок могла столкнуть Юнити с лестницы. Однако не менее абсурдно было предполагать, что это сделал Рэмси.
– Вы в этом уверены? – уточнил Кордэ, и, заметив обиженное выражение на лице дворецкого, подумал, что следует как-то пояснить свой вопрос. – Никто из вас ничего не видел и не слышал… или, может, боится что-то сказать?
– Инспектор из полиции тоже задавал этот вопрос, – горестным тоном ответил Эмсли. – Нет, мистер Кордэ. Я знаю, насколько быстро служанка может начистить медь. И я пойму, если она отрывалась от дела. A миссис Хендерсон поймет, что Рози отлучилась со своего места… или Нелли.
– А как насчет служанки для черной работы, как ее зовут… Гвен?
– Она отшивала коридорного, – ответил дворецкий с тенью улыбки, через мгновение исчезнувшей с его лица. – Кухонный персонал слышал их разговор. Никто из нас не знает, что произошло. И мне жаль, что так получилось. – Он покачал головой. – Должно существовать другое объяснение – лучше того, к которому они вроде пришли. Я знал преподобного Парментера еще холостяком, сэр. Эта мисс Беллвуд была его ошибкой, скажу без обиняков. Я видел это еще тогда, когда она только что появилась здесь. Не думаю, что молодые женщины могут сказать что-то серьезное в области религиозной мысли.
Домоправитель серьезно посмотрел на Доминика и продолжил:
– Не поймите меня неправильно, мистер Кордэ: на мой взгляд, женщины могут быть столь же религиозными, как и любой мужчина, а в каких-то отношениях даже более верующими. Они наделены простодушием и чистотой, во всяком случае, лучшие среди них. Однако они не созданы для постижения глубин, и если пытаются погрузиться в них, то ни к чему хорошему это не приводит. Но преподобный Парментер попытался быть честным. A он всегда был очень честным человеком, открытым для спора… быть может, даже слишком открытым, бедняга.
Он вновь с тревогой посмотрел на священника глазами, полными уныния и тревоги:
– Можете ли вы помочь ему, сэр? Ситуация просто ужасна, и ей-богу, я не знаю, что думать.
Доминик пребывал в такой же неопределенности. Однако он поставил себе целью не искать утешения, а давать его.
– Я согласен с вами, Эмсли, – попробовал он улыбнуться. – Другое объяснение просто обязано существовать. – Кордэ поднялся на ноги, стараясь избежать вопросов со стороны дворецкого по поводу этого объяснения. – А как там поживает миссис Хендерсон?
