Я подобрала одежду Мэла. Он прекрасно знает, что нельзя бросать ее на пол. Он просто хотел меня разозлить. Может быть, и неосознанно. Может быть, ему было лень подойти к корзине для белья и бросить одежду туда. Но мы прожили вместе много лет, и Мэл знает, что для меня это как заноза в пальце.
Взяв вещи в охапку, я остановилась и вдохнула запах Мэла. Я люблю его запах. Чистый, как розмарин, нежный, как тимьян, сладковатый, как корица, свежий, как апельсин. Бросив одежду в корзину, я, не раздумывая, надела кремовую рубашку Мэла. Это была одна из его самых дорогих рубашек, плотная, хлопчатобумажная, с прочными швами. На этой рубашке остался его запах, и мне хотелось — нет, мне было необходимо — уснуть с его запахом на моем теле. Тогда казалось, что Мэл был со мной. Был во мне, а теперь лежал рядом, обнимая меня. Тогда казалось, что мы не забыли о годовщине нашей свадьбы. Что я не замечала ничего подобного раньше. Что это не первый шаг к разводу.
Одна мысль об этом могла вызвать ночные кошмары. Я чувствовала, как во мне поднимаются горячие волны паники. А вдруг это конец? А вдруг Мэл уйдет от меня? Когда он уйдет от меня?
Еще одна волна ужаса — я представила, что будет, если Мэл не уйдет. Если мы и дальше будем жить вот так, не разговаривая.
Он все еще любит меня? Да, он живет со мной, но он не подает на развод, потому что любит меня или из чувства долга?
Волны ужаса затопили мой разум, холодные щупальца страха проникли в каждый закоулок моей души, и в какой-то момент я заснула. А потом проснулась, но не до конца. Мне нравится это состояние. Ты будто паришь в изначальном Ничто, еще не в пространстве яви, где нужно думать, но уже и не во сне, где поджидают кошмары. Ты просто паришь.
А теперь он пытается разбудить меня. Почему он думает, что я захочу вернуться в явь? Я не знаю…
— Ну, милая, я же вижу, что ты не спишь. Пожалуйста, открой глазки.
Я медленно поднимаю веки. Вокруг темно, царит ночь, солнце не взошло, даже птицы еще не запели.
Мэл лежит на своей стороне постели, склоняясь надо мной. Он улыбается, глаза блестят. Сейчас он совсем не тот человек, с которым я вчера ложилась спать.
«Что изменилось за эту пару часов?»
Он гладит меня пальцем по щеке, и я прикусываю губу, не понимая, почему он ведет себя так, будто любит меня.
— Я подумал… — Мэл не сводит с меня глаз. — Если мы выедем на рассвете, то можем успеть в Париж.
— Париж?
— Да. Возьмем вещи на один день, попробуем найти место в гостинице. А если не найдем, то вернемся и остановимся в центре Лондона.
— Зачем? — Я хмурюсь.
— Чтобы отпраздновать нашу годовщину.
— Я думала, ты сегодня работаешь.
— Нет, я позвоню им из поезда. Оставлю ноут и смартфон дома.
— Зачем?
— Чтобы отпраздновать нашу годовщину, — повторяет Мэл. — Тебе нравится эта идея?
Конечно, нравится.
— Хм… Может быть.
— Может быть, значит? — Он садится сверху, осторожно опираясь на колени рядом с моими бедрами. — Ну, может быть, я заметил, что ты надела мою рубашку. — Мэл протягивает руку к верхней пуговице. — И, может быть, тебе придется поплатиться за это.
— Я так не думаю. — Я таю от его прикосновений.
Острая вспышка наслаждения — Мэл резко разрывает рубашку, его нежные пальцы гладят мою кожу. Мое тело полнится возбуждением.
Вдруг он утыкается носом в мой пупок и принимается щекотать меня. Я вскрикиваю, извиваюсь, пытаюсь вырваться, но Мэл зажимает меня ногами. Вскоре мы оба хохочем, покусывая и пощипывая друг друга. Мэл прижимает мои запястья к кровати.
— Сдаешься? — Его лицо в сантиметре от моего.
— Да, — со стоном произношу я. — Да.
— Ладно.
Мэл отстраняется, и я набрасываюсь на него, застав врасплох. Мне удается повалить его на кровать.
— Ты сжульничала! — возмущается Мэл, а я сажусь сверху, прижимая его запястья к кровати.
— Не могу поверить, что ты купился на это, — хохочу я.
Его волосы, волосы цвета жженого масла. Они отрасли и теперь курчавятся на висках.
Желтовато-карие глаза блестят, улыбка искрится весельем, кожа раскраснелась.
— Я тоже, — отвечает он.
— Что ж, теперь я могу переходить к допросу. Ты действительно хочешь поехать в Париж?
— Да. Мне жаль, что приходится говорить тебе это, милая. Я знаю, у нас фантастический секс и все такое, но я женат. И я люблю мою жену. Мы никогда не были в Париже, и я хочу поехать туда вместе с ней.
— Ох, ну почему лучшие мужчины всегда женаты?
Возбуждение и острое чувство счастья мечутся в моей душе, будто птички в клетке. Я чувствовала себя так, когда мы впервые встретились. И я уже давно не испытывала ничего подобного.
Воспользовавшись моей задумчивостью — я слегка ослабила нажим на запястья, — Мэл переворачивает меня на спину, и не успеваю я опомниться, как мы уже занимаемся любовью. Мое тело тает, кости будто растворяются, и я становлюсь водой. Водой, омывающей все изгибы его тела.
С моих губ слетает первый стон, и Мэл прячет лицо в подушку. Когда-то он целовал меня, вдыхал каждый мой вздох, каждый мой стон, будто хотел получить все сполна, пока мы занимались любовью. Но это лишь мелочи. Я даже не помню, когда он перестал это делать. Это мелочи. Это неважно. Мы снова вместе. По-настоящему. Как мужчина и женщина. Как муж и жена. Как Стеф и Мэл. И нет ничего… а-а-ахххх… ничего прекраснее.
Лео нашел фотографии в маминой коробке из-под туфель. Она стояла в самом низу ее шкафа. Там было много снимков. На фотографиях были люди в странной одежде. И один из этих людей был Лео. Но и не Лео.
Волосы у мальчика были цвета гальки, и он был белым, как бабуля Мер, да и школьный галстуку него был другого цвета.
Лео побежал к маме в кухню и показал ей фотографию.
— Кто это, мам?
Мама, вытерев руки о передник, взяла снимок и долго смотрела на него. Долго-предолго. А когда она подняла глаза на Лео, он увидел, что в них стоят слезы. Тогда у него в животике странно засосало. Он знал, что сейчас мамочка заплачет.
— Это мальчик, с которым я выросла. Но он превратился в мужчину, которого я не знаю. — Она вернула ему снимок.
— Почему он похож на меня?
Мама погладила его по голове.
— Потому что Господу нравится подшучивать надо мной. И не все эти шутки смешные.
Лео кивнул. Он понимал, что дело не в Господе. Лео знал, что этот мальчик — его папа. Папа не был его настоящим папой, поэтому Лео не был на него похож. Но мама была похожа на бабушку. Дэвид был похож на своего папу. И Ричард был похож на своего папу. Лео знал — знал, и все тут, — что этот мальчик так похож на него, потому что мальчик вырос и стал его папой.
