— Да, давай попробуем подружиться.
Она улыбнулась в ответ, и тогда я поняла, что ее честность, ее искренность, ее любовь к Мэлу однажды уничтожат ее.
— И знаете, что еще? Что, если вы делаете все, чтобы ваш брак был идеален, чтобы ваша жизнь была прекрасна, чтобы у вас был теплый, уютный дом и счастливая, исполненная радости жизнь? И все ради того, чтобы ваш муж любил вас. Это все, что вам нужно. Что, если вы любите его больше всего на свете, но понимаете, что этого недостаточно? Этого никогда не будет достаточно, потому что, как бы потрясающе вы ни выглядели снаружи, вы знаете, что внутри вы развалина. А ваш муж заслуживает чего-то лучшего. Он заслуживает жизни с той женщиной, которой он подарил вторую половину своего сердца. Но вы так любите его, что не можете отпустить. Что тогда?
«Мне нужно с тобой поговорить», — сказал он, позвонив мне.
Мои пальцы судорожно сжали трубку, но я не могла ничего поделать, не могла отреагировать должным образом, ведь я была на работе. Я знала, что дело в ней. Мэл дал ей мой номер телефона, и мы встречались раз шесть за последние два месяца. Мы пили вместе кофе, и всякий раз она приносила мне что-нибудь на гостинец: пирог, печенье, оладьи, кексы, лепешки, пирожные. Я даже спросила у нее, не хочет ли она, чтобы я растолстела. Нова ответила, что ей нравится печь сладости для своих друзей. Сказала, что не хотела обидеть меня и больше так не будет. А я… Я сказала: «Нет, ну что ты, не надо, это так мило». И все это было игрой. Лицемерная дрянь!
Точно так же, как и в тот день, когда мы познакомились. Эта женщина со своими словами о разбитом сердце: тщательно отрепетированное выражение боли в глазах, тихий голос, изумление и стыд оттого, что другие девушки Мэла считали ее соперницей. Все это было игрой.
— Мы можем увидеться после работы? — спросил Мэл.
«Ну что ж, — подумала я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучал ужас, когда я согласилась встретиться с Мэлом, — я не уйду тихо, как остальные. Если до этого дойдет, мы с ней еще потягаемся. Я его не отпущу».
Вечером я приехала в бар, в котором мы договорились встретиться. Я встала у барной стойки, пытаясь разглядеть Мэла в толпе. Как и всегда, мое сердце забилось чаще, а в груди сладко засосало, когда я увидела его. Мэл смотрел в свою кружку, погрузившись в глубокие, не обремененные тревогами мысли. Сама безмятежность. Я не уверена, что так можно назвать мужчину, но Мэл определенно был воплощением умиротворенности. Когда бы я на него ни смотрела, Мэл всегда оставался спокойным. Ничто не могло вывести его из себя. Если когда-либо он и грустил, то настолько хорошо скрывал это, что на поверхности оставались лишь спокойствие и безмятежность. «Нове его не заполучить, точно вам говорю».
— Привет! — Я широко улыбнулась, хотя и чувствовала, как дрожат мои пальцы.
Он ответил на мою улыбку, когда я присела напротив него за столик. В этот момент я ощутила, как любовь теплой волной поднимается в моей душе. Я не могла представить себе, что останусь без него.
— Привет, Стеф! — Встав, Мэл поцеловал меня в щеку.
Тепло его поцелуя оставалось со мной, оно грело меня, пока Мэл сходил к бару мне за выпивкой.
— Слушай, — начал он, — перейду сразу к делу. Если я не начну этот разговор сейчас, то не смогу заставить себя сказать то, что нужно. А как мы выяснили в ситуации с моим именем, это не лучший способ продвигаться вперед.
Обычно я не пью больше двух бокалов вина. Будучи подростком, я часто напивалась до поросячьего визга, чтобы в полной мере ощутить себя живой. Оно того не стоило. Но сейчас мне хотелось бы, чтобы передо мной стоял ряд бокалов с вином и чтобы я могла выпить их один за другим. Я хотела не чувствовать боли, когда Мэл скажет то, что он собирается сказать. Дрожащей рукой я подняла бокал и выпила половину одним глотком. Вторая половина мне понадобится для того, чтобы выплеснуть ее в лицо Мэлу, прежде чем уйти. Я выплесну ему в лицо вино, залеплю ему пощечину, а потом выскочу на улицу, поймаю такси и поеду в ресторанчик Новы, чтобы разобраться с ней. В зависимости от того, как пройдет наша встреча, я проведу сегодняшний вечер либо в постели, заливаясь слезами, либо в больнице, приходя в себя.
— Я обсудил это с Новой, — сказал Мэл.
«Это не я буду в больнице. Она окажется там. И не выйдет оттуда еще долго».
— Я должен сказать тебе об этом. У нас завязываются серьезные отношения. То есть мне кажется, что у нас серьезные отношения, и я хочу, чтобы ты узнала правду до того, как это зайдет слишком уж далеко. Думаю, это честно по отношению к тебе. Я хочу, чтобы ты узнала правду и решила, сможешь ли ты ее принять.
Хватка из страха, гнева и возмущения, сжимавшая мою грудь, немного разжалась. В мое одурманенное тревогой сознание постепенно проникал смысл его слов. Мэл не собирался меня бросать. Он говорил о развитии наших отношений. Говорил об этом так, словно это я могла бросить его.
— Я… я еще ни одной своей девушке об этом не говорил. Вот почему мне нужно было обсудить это с Новой. Это и ее тоже касается, поэтому, если я расскажу тебе о своей жизни, ты узнаешь и о жизни Новы. Она сказала, что если я действительно испытываю к тебе те чувства, о которых говорю, — а я их испытываю, — то мне следует рассказать тебе правду, потому что Нове ты нравишься.
Я почувствовала легкий укол совести: я ошиблась в своей оценке Новы. Опять. Но я не испытывала особой вины, потому что, хотя этот разговор должен был касаться только меня и Мэла, в нем вновь всплывала Нова. Почему ему нужно постоянно говорить о ней? Постоянно. Было ли хоть какое-то решение в его жизни, которое он принимал, не посоветовавшись с Новой?
Мэл медленно положил ладонь на стол, коснулся моей руки, наши пальцы переплелись.
— Мне так нравятся твои руки… — Он не поднимал глаз. — Я люблю тебя.
Я почувствовала, как мое сердце разрывается от любви. Мэл просто взял и сказал это. Как будто он постоянно произносил эти слова. Как будто это не в первый раз.
Я открыла рот, но Мэл опустил палец на мои губы.
— Нет, не отвечай. Я не хочу, чтобы ты отвечала, не зная правды. Не хочу, чтобы ты чувствовала себя вынужденной остаться со мной просто потому, что сказала это. — Он нахмурился, покачал головой, зажмурился. — Я еще такого не говорил. Все, кто знает правду, всегда ее знали, поэтому им не нужно было ничего объяснять. — Мэл посмотрел на меня, набираясь мужества. — У моей мамы… надеюсь, ты с ней как-нибудь познакомишься… у моей мамы маниакально-депрессивный психоз. Я знаю, что сейчас это заболевание обычно называют биполярным аффективным расстройством, но мы всегда называли это маниакально-депрессивным психозом. И мама называет это маниакально-депрессивным психозом. Вот и все. Звучит не так уж страшно, когда я говорю об этом, но это страшно. Эта болезнь была частью нашей жизни с тех самых пор, как мы стали достаточно взрослыми, чтобы понять, что происходит. Э-э… А ты вообще знаешь, что такое маниакально-депрессивный психоз? — Мэл вдруг понял, что я, возможно, и не знаю, что это такое.
