– Северный вокзал.
Вместе с толпой выхожу из вагона. Длинный переход на пятую ветку, три остановки и у Маркаде-Пуассонье переход на двенадцатую ветку. Еле втиснулся в вагон.
Рабочий, плохо одетый утренний Париж. Очень много иностранцев. Через восемь остановок выхожу у вокзала Сан Лазар.
Поезд в Довиль отходит через сорок минут. В автоматической кассе покупаю билет до Довиля. В зале ожидания сажусь в кресло. Рядом пожилой человек читает «Фигаро». Он перелистывает газету, потом обращается ко мне:
– Баба – премьер и еще шлюха. Как вы на это смотрите?
Он тычет мне в лицо портрет Эдит Крессон, на той неделе Миттеран назначил ее премьером.
– Я привык рассматривать женщин под другим углом.
– Углом? – переспрашивает сосед. – Это хорошо. Под углом. Это даже очень хорошо. Я расскажу своей жене. Под углом.
Потом показывает на поезд.
– Вы читали? Американцы покупают у нас вагоны! Наши поезда будут ходить в Техасе. Вот тут, в «Фигаро»…
Он протягивает мне газету.
– А я думал, они еще ездят на мустангах.
Мы оба засмеялись.
Потом я вскочил:
– Чуть было не опоздал.
И кинулся к поезду.
Пустой вагон, в это время из Парижа мало кто едет. Я устроился в кресле и задремал. Минут через десять появился контролер. Я хотел показать ему билет, но он махнул рукой: «Не надо».
В десять минут одиннадцатого я уже в Довиле. У вокзала ни одного такси. Я дошел до центральной площади. Около углового кафе одиноко маячил старенький «Ситроен» с эмблемой «Т».
– В Онфлер отвезете?
– Садитесь.
Серпантинная дорожка вдоль моря. Таксист, португалец, к счастью, плохо говорил по-французски, и мы молчали всю дорогу. Через сорок минут я в Онфлере. Десяток прилепленных друг к другу пяти-шестиэтажных домов, выходящих на туристский порт.
– Остановите около Променад ан мер.
Я расплатился. Таксист, лихо развернувшись, уехал. Я остался один на площади.
Одно из двух: или они меня упустили еще в аэропорту, или я им нужен, как тот Неуловимый Джо, который был неуловим, потому что его никто не ловил.
30. Город художественных салоно в
Типографа надо искать в одном из художественных салонов на центральных улицах. Чаще всего он обретается там. Даже если сейчас его там нет, личность он известная, где найти, подскажут.
Салон «Эстюэр», галерея Пьера Бюше, галерея «Дофин». Захожу в первый попавшийся. Салон Дюме. У входа висит картина в желтых тонах с синим квадратом в центре, однако внутри, на удивление, картины, близкие к реалистическому стилю: люди на улицах, мальчик с кувшином. И хотя подобная манера живописи не соответствует вкусам того, кого я ищу, я, тем не менее, решил поинтересоваться у сидевшей в углу не по-французски ярко накрашенной дамы, то ли менеджера, то ли хозяйки:
– Базиль не появлялся?
Дама рассматривала небольшой натюрморт с желтыми цветами. Ответила, не поднимая глаз:
– Сегодня не видела.
– Где его найти?
– Дома.
– И где его дом?
– В Сан Блуа.
– Это далеко?
– Близко, но найти трудно. У вас есть машина?
– Нет.
Дама вышла из темного угла, и теперь я смог ее лучше разглядеть. Большие неподвижные глаза, строгий темный костюм.
– Я вам попытаюсь помочь. У моей, скажем так, племянницы, машина. И если малышка сейчас ничего не делает – а это ее естественное состояние – она вас туда довезет. Это действительно рядом.
– Я ей заплачу.
– Это ее обрадует.
Племянница оказалась шустрой девицей невысокого роста. Короткое полупрозрачное сиреневое платьице плотно облегало удивительно ладную фигуру, огромные глаза странного бутылочного цвета занимали большую часть лица и делали его привлекательным, несмотря на то, что все остальное под стандарты конкурса красоты не подходило: особенно мясистые губы и курносый нос. Она сидела на веранде за мольбертом и, не торопясь, протирала лаком картину.
– Это наша Кики. Будущая художница. Но это будущее – не завтра.
Предложение прокатить меня в Сан Блуа привело будущую художницу в восторг:
– Машина тут, рядом.
Автомобиль непонятной марки очень давнего года изготовления стоял во дворе.
– Не новая, но никогда не подводила, – прокомментировала Кики.
– Бензина хватит?
– Заправимся.
Заправлялись при выезде из города. Кики пошла платить и вернулась с двумя порциями мороженого в конических вафельных стаканчиках.
– Теперь вперед.
Выскочив на загородное шоссе, французская «Антилопа-Гну» не сразу, но уверенно набрала приличную скорость. На одном из ухабов ее подбросило вверх, и я ударился головой о крышу.
– Когда конструировали твой агрегат, рессор, скорее всего, еще не изобрели.
Кики все было нипочем:
– Ничего страшного. Машина не новая.
– Спасибо, хоть часы нормальные, не солнечные.
Кики хотела обогнать кургузый грузовичок, потом передумала.
– Правильно сделала, что не обогнала. Это грузовик похоронной компании.
– Верите в приметы?
– Бережного бог бережет.
Мы петляли по извилистым пригородным дорогам, минут пять ждали у светофора и наконец оказались перед комплексом из пяти зданий.
Офис Типографа размещался в современном трехэтажном здании, специально построенном под конторы. По широкой лестнице поднялись на второй этаж. Кики шла впереди как человек, хорошо знающий дорогу:
– Здесь.
И уверенно открыла обитую искусственной кожей дверь.
31. Задание центра
Мужчина лет сорока пяти, в просторной цветной рубашке и джинсах, сидел за письменным столом и перебирал бумаги. Это и был Типограф, по паспорту Василий Георгиевич Топалов или, как он представлялся здесь, Базиль Топалофф. Увидав нас, он встал, поднял обе руки:
– Милости прошу. Милости прошу.
За три года, которые я его не видел, Топалов не изменился: то же загорелое лицо, та же привычка поднимать сразу обе руки, тот же легкий акцент, выдающий русского, не жившего в России, и тот же пробор в центре, как у лакеев из фильмов про прошлый век.
Родился он в Лондоне. Отец, бывший царский офицер, начал работать на советскую разведку еще в тридцатые годы. После войны ушел связник и отца перебросили сначала в другой город, потом решили вообще убрать подальше. Выбрали Францию.
