– Можно личное?
– Валяй.
– Мне надо было это сделать с самого начала…
– Никогда не поздно.
– Можно, я начну с анекдота?
Я насторожился:
– Попробуй.
– Послали одного нашего проверять, как внедрился нелегал в Вашингтоне. Возвращается он и докладывает: «Все в порядке. Даже лучше, чем ожидали. Своими глазами видел: сидит в конгрессе, беседует с сенаторами, чуть не обнимается с вице-президентом. Меня узнал, подмигнул, мол, «все в порядке». Только одна маленькая неувязка вышла. Переволновался парень, когда меня увидел. Немного напутал ответный пароль. Вместо знака из двух пальцев, среднего и указательного, в виде буквы «В» – «виктория», «победа», он показал»…
И Крокодил, сжав правый кулак, согнул руку в локте и ударил по ней левой рукой.
– Ты к чему это?
– Так, – Крокодил виновато улыбнулся. – Вообще-то, я, Евгений Николаевич… только сразу не пугайтесь… я решил домой не возвращаться.
Я опешил:
– Ничего себе!
– Ну, правда, Евгений Николаевич. Нечего мне там делать! Я здесь пожил и вроде бы теперь я другой человек. Не смогу я там. Всю жизнь потом себе не прощу. Забастовки. Колбаса по сто рублей килограмм…
– Не драматизируй.
Я еще не понимал, говорит Крокодил серьезно или дурачится, от него всего можно ожидать.
Крокодил не останавливался:
– Власть вот-вот переменится, и мы с вами будем давать показания.
– Не паникуй.
– Махнем с вами куда-нибудь в Аризону. Ни один черт не сыщет!
– Ты и обо мне подумал? – я постарался улыбнуться, а сам соображал, как мне себя вести, не провокация ли.
– Деньжат у меня хватит на двоих. Синьора докторесса нам всем носы поменяет. А потом я женюсь на вдове конфетного короля. Начнем раздавать конфеты детям бесплатно, а сами будем кататься на яхте. Там, глядишь, и Топалова встретим. Да ладно. Это я пошутил. Так сказать, информация к размышлению. Просто вы сказали, что деньги не дошли. Но где-то они есть. Вы сказали: Топалов двадцать лет работал. Теперь новый отсчет.
* * *
Первым ушел Крокодил. Потом я.
Я поболтался по городу. Через полчаса позвонил в посольство. Тростников меня ждал:
– Нашли туфли вашего размера. Завтра поедем покупать.
Это означало, что слежка не заметила ничего подозрительного.
53. Электра и отец Гамлета
Настроение было отвратительное. Ничего нового я здесь не узнаю, но после беседы с Крокодилом я четко понял: старый порядок меняется и, как я впишусь в новый, кто знает.
Оставалось выполнить еще одно задание. Отшагав два квартала, я повернул за угол и около ювелирного магазина увидел телефонную будку.
Знакомый жесткий и звонкий голос отчеканил:
– Я вас слушаю.
– Здравствуйте. Вы меня узнали?
– Узнала. Вы отец Гамлета.
– Я бы хотел вас увидеть.
– Здесь, в Риме, есть очень красивая площадь, там, где памятник с четырьмя конями. Это в африканских кварталах. И напротив – маленькое кафе. Это так напоминает Париж. Вы там никогда не были?
Я знал эту площадь.
– Был.
– Ровно через час. Вас устроит?
– Устроит.
И повесила трубку.
Африканские кварталы – это респектабельные районы на северо-востоке Рима, построенные при Муссолини, что по римским меркам почти современность. Называются они африканскими из-за названия улиц: виале Сомали, виале Эфиопия.
Влетев на площадь, я сразу заметил на углу маленькое кафе.
Я вошел, взгромоздился на высокий стул у бара, заказал экспрессо.
– Короткий? – спросил бармен.
– Да.
– Сахар?
– Нет.
– Сливки?
– Нет.
Пока я разговаривал с барменом, на стул рядом села спортивного вида молодая женщина и тоже заказала кофе. Она не удостоила меня взглядом и на мою неуверенную улыбку стареющего ухажера с нехитрым: «Сегодня прохладная погода» бесстрастно бросила: «Да, сегодня холодно».
В этой угловатой спортсменке с неровно подстриженными рыжими волосами, стянутыми яркой красной лентой на лбу, с аляповато размазанной выше губ почти до носа карминовой помадой, в солнечных очках ромашкой, даже самый верный поклонник не узнал бы всемирно известную актрису.
Когда-то, лет двадцать назад, она сама пришла в советское посольство. Смазливую, с горящими глазами, ее тогда много снимали в кино. Пьесы с нею в главной роли уже в те годы успех имели не только в Италии: местный театр объехал с ними полмира. В отделе культуры компартии подтвердили: убеждений она самых прогрессивных и рекомендовали ее. Проходила она в Москве под кодовым именем «Электра».
За новое дело она взялась активно, так активно, что временами приходилось ее сдерживать. Экзальтированная по натуре, она умела заставить верить себе и на сцене и в жизни. Когда после спектакля, в древнегреческом хитоне, она являлась на дипломатические приемы, на политические «парти», на митинги в университет и говорила о справедливости, о том, что «хоть что-нибудь да надо уступить тем, кто ничего не имеет» – это впечатляло. Среди ее поклонников было так много интересных людей и так подробно она пересказывала, о чем говорилось в ее присутствии – поистине профессиональная актерская привычка запоминать текст – что после встреч с ней исписывались целые тетради; писать сама она отказывалась. Ко мне она относилась с особой симпатией, в Москве это знали и посмеивались.
Размолвка произошла в 80-м. После ввода войск в Афганистан и ссылки Сахарова она наговорила такого! Да еще про Брежнева персонально! Но окончательно рвать не стали: ко всем неприятностям, скандал с известной актрисой… «Как зайцу нехорошая болезнь, – хмыкнул тогда Колосов. – Надо подождать».
И правда, когда полгода назад я будто случайно встретил ее в Париже, она сама подошла ко мне:
– Почему не звоните?
– Да так как-то, – замялся я.
– Вы ведь не отвечаете за ваше руководство. У нас с вами почти одна и та же профессия. Мы произносим тексты, которые написали другие.
– Вы правы.
Тогда она подошла ко мне вплотную и заговорщическим тоном произнесла:
– Звоните только вы. Я не хочу менять связников.
Потом рассмеялась и громко сказала:
– Я действительно очень консервативна.
В это время ее кто-то позвал. Она сказала на прощание:
– Непременно звоните.
И скрылась в лифте.
