– Я вас слушаю.
– Добрый вечер, – мне ответили тоже по-итальянски, но с явным русским акцентом.
– Рад, что ты позвонил, – это я произнес по-русски.
– Рад, что вас слышу.
Я узнал голос Тростникова. И понял, что тот узнал мой тоже:
– Как дома дела?
Тростников немного помолчал, наверняка соображал, что отвечать. Потом неуверенно протянул:
– Хорошо. Может быть, заглянете ко мне? Поедем куда-нибудь пообедаем, я знаю ресторан, где готовят отличную семгу с вишневым соусом…
«Ага, проверяет, звоню под нажимом или свободно, – хмыкнул я. – Пинкертон!»
– В прошлый раз ты говорил, с малиновым.
– Да, да, с малиновым, – в голоске Володи появились веселые нотки. – Так как? Заедете?
– Нет, не могу. Я завтра должен лететь в Москву. Мне нужно одно место в первом классе на завтрашний рейс.
– Я это сделаю.
– Встретишь меня у главного входа в аэропорт в десять ноль-ноль.
– Встречу.
– Проведешь в самолет.
– Будет сделано.
– И еще… Со мной будет Олечка.
– Будет Олечка… – соображал Тростников.
– Или Верочка. Забыл, как зовут. Петина племянница.
Тростников должен понять: «олечка» и «верочка» – это жаргонное название разных типов дипломатической почты. Я забыл, какой из них наиболее секретный.
– Та сестра, которая постарше.
– Я вас понял. Очень хорошо понял. Петина племянница.
Молодец. И это понял. Петя – это Петр Афанасьевич, начальник референтуры, который комплектует диппочту.
– До встречи.
– До встречи.
– Не исключаются всякие неожиданности.
– Понял.
Я повесил трубку.
В это время открылась дверь и на пороге появилась Электра. Она смотрела прямо перед собой, вроде бы не замечая меня. Я хотел встать, но она остановила меня рукой:
– Я задержалась… Сегодня нас долго не отпускали.
Она подошла к телефону, сняла трубку, набрала две цифры:
– Ко мне никого не пропускайте. Я очень устала.
Потом вернулась к двери и два раза повернула ключ:
– Чем я могу помочь вам?
– Мне нужно где-то пробыть одну ночь.
– Мы поедем ко мне.
Она подошла к зеркалу, посмотрела на себя:
– Я плохо выгляжу.
– Вы самая прелестная «ночная фея», которую я когда-либо видел!
Она подошла к стенному шкафу, вынула голубой шелковый халат, короткий, как туника. Я не знал, отвернуться мне или нет. Она сняла с себя накидку. Полупрозрачный кружевной хитон, тоже короткий, выше колен, плотно облегал тело. Она надела халат, подошла к трюмо:
– Мне нужно снять грим. Это недолго. У вас неприятности?
– Если вы меня приютите на одну ночь и завтра поможете доехать до аэропорта, то все обойдется.
– Все обойдется. Я сейчас переоденусь, и мы поедем ко мне.
Она сняла грим, снова посмотрела на себя в зеркало, опять осталась недовольна, потом встала, подошла к шкафу, вынула вешалку с платьем, приготовилась расстегивать пуговицы на хитоне.
Мне захотелось сказать комплимент:
– Вы прекрасны…
– И именно поэтому вы не отворачиваетесь, когда я переодеваюсь?
Это было слишком. Я вскочил, разом оказался около нее, обнял ее, хотел поцеловать.
Она отвела голову:
– Я правда очень устала. Три часа на сцене. В последнем акте одна… – И заметив, что я приготовился расстегивать ей хитон, добавила: – Но устала не настолько, что не в состоянии расстегнуть пуговицы.
Теперь меня остановить было уже невозможно. Я расстегнул одну пуговицу, другую. Пальцы плохо слушались. Она смотрела мне в глаза и улыбалась:
– Таким я вас вижу впервые.
– Я веду себя как мальчишка?
– Это неплохо.
– Я вас всегда боялся.
– Я это знала.
– Я ловил себя на желании обнять вас и всегда говорил себе: вы не обыкновенная женщина, вы актриса, которую знает весь мир, вы великая актриса. А теперь еще – министр.
Хитон упал на пол, потом такой же голубой и кружевной бюстгальтер…
– Министр, – повторял я, гладя ее плечи.
У меня было странное чувство. Молодые здоровые девки вызывали у меня моментальное желание приступить к основному, здесь же я – действительно как мальчишка – хотел прикоснуться, потрогать, поцеловать грудь, бедра.
– Министр… – она улыбалась. – Но ведь вы сейчас обнимаете не министра и не актрису, которой сегодня много-много аплодировали, а женщину, просто женщину.
– Просто женщину, – согласился я.
Взяв меня за ладони, она начала медленно отступать к кушетке.
– И вам сейчас все равно, кто я: министр, гулящая девка, пришелица с другой планеты. Вы видите только женщину, просто женщину.
– Я вижу гордую стать министра, горячее тело гулящей девки и слышу голос пришелицы из другого мира, мира, который по непонятному везению открылся мне на мгновение. И боюсь пропустить это мгновение.
И я не лукавил, я на самом деле все это видел и слышал, и при этом говорил себе: «Она действительно великая актриса».
– Но вы больше меня не боитесь?
– Не боюсь.
– И это прекрасно.
* * *
Театр опустел.
Мы спустились к охраннику. На этот раз тот был вежлив и предупредителен. Вскочил, открыл дверь, пожелал спокойной ночи.
Рядом с моей «Альфа-Ромео» теперь стоял белый «Мерседес» Электры. Увидав Электру, шофер, пожилой мужчина с большими седыми усами, вышел из машины, открыл дверку. Мы сели на заднее сиденье.
– Эта? – спросила Электра, показывая на «Альфа-Ромео».
– Да.
– Дайте мне ключи и документы.
Я вынул из кармана ключи и документы от «Альфа-Ромео», протянул Электре, та передала их шоферу:
– Сдадите эту машину в Авис. В багажнике – чемодан. Его надо привезти ко мне.
«Мерседес» обогнул площадь, выехал на бульвар.
Я посматривал по сторонам. Никто следом не ехал.
* * *
Позже, у нее дома, я несколько раз подходил к окну.
Пустая улица. Ни людей, ни машин.
«Странно, – думал я. – Неужели отстали? Странно».
77. Прекрасное утро
Завтракали на террасе. Электра, в строгом темном костюме, гладко причесана – уже министр – нервно массировала ладони.
