«Чем крупнее посуда, тем лучше, – подумал я. – Прилично будет не пить до конца». Я чувствовал себя совершенно разбитым, меньше всего мне хотелось попасть на бесшабашную пьянку.
Ромеру вытащил откуда-то маленькие разноцветные рюмки, и Павел Михайлович, отставив фужеры, начал разливать водку по рюмкам.
Ромеру поднял рюмку:
– С приездом!
Я отпил половину и краем глаза посмотрел на остальных: Павел Михайлович и Ромеру выпили и того меньше, Мальвина только пригубила.
Не успел я доесть кусок папайи, как Павел Михайлович снова поднял рюмку:
– За нашу замечательную пару: Евгения Николаевича и Марину.
И снова выпили.
– Как там в Москве? – обратился Ромеру к Павлу Михайловичу.
Тот махнул рукой:
– И не спрашивай! Хуже не придумаешь. Снесли памятник Дзержинскому. Варвары.
Потом он посмотрел на часы и долил рюмки:
– Выпьем за наше дело. За наше правое дело.
Голос его стал торжественным:
– Нам очень приятно, что Евгений Николаевич присоединился к нам в столь ответственное время.
«К чему это, интересно, я присоединился?» – подумал я.
Павел Михайлович продолжал:
– Сейчас тяжелое время, но оно должно было наступить. Отход от марксизма дорого обошелся нашей стране. Мы в глубоком кризисе; унижение и разруха – вот результаты, которые предвидели настоящие марксисты. Предупреждал Ленин. Предупреждал Сталин. Правый уклон неизбежно приводит к капитулянтству перед капиталом и дальше к национальной катастрофе. – Он наклонился ко мне. – Вы только не думайте, Евгений Николаевич, что я заскорузлый сталинист, консерватор. Ни в коем случае. Я просто марксист. Марксист не по партбилету, не для спецмагазина, а по убеждению. Таких у нас немного. Разве Брежнев и Суслов были марксистами? Только честно. Были? Нет.
– Да, пожалуй, нет, – согласился я.
Голова у меня кружилась. Наступило такое состояние, когда внутреннее «я» не поспевало за языком. Такое со мной бывало, когда я очень уставал.
Павел Михайлович продолжал:
– Неужели вся героика двадцатых годов – это ошибка? Неужели все комиссары – мерзавцы, а белые офицеры – герои? Ведь погибали люди не за жиреющих буржуев, не за плюющих на свой народ аристократов! Погибали за свободу. За счастливую жизнь. За человеческое существование. Вон французы до сих пор поют «Марсельезу»: «Пусть нечистая кровь оросит наши борозды». А у нас есть подонки, которым не терпится выдать нечистую кровь за чистую. Смеются над «Интернационалом», под музыку которого хоронили их отцов и дедов. Разве это не самая низшая степень деградации?!
Вмешался Ромеру:
– Ничего страшного. Во Франции три раза была реставрация, пока все ни встало на места. Людям нужно время. Вот когда через пару годков спохватятся – поймут.
– Верно, поймут, – согласился Павел Михайлович.
Он налил рюмки:
– За революцию! За Великую Октябрьскую социалистическую революцию!
Выпили все. Даже Мальвина. Павел Михайлович не останавливался:
– До тех пор, пока есть богатые и бедные, бедные всегда хотят жить как богатые, а когда богатые наглеют – а нувориши всегда наглеют – тогда бедные берутся за оружие. И они возьмутся. И позовут нас.
Ромеру выбрал кусок папайи и подал Мальвине. Потом выбрал другой и протянул мне. Павел Михайлович продолжал:
– У нас есть люди. У нас есть деньги. У нас есть опыт. У нас есть терпение. Мы непобедимы.
– Опыт – это очень важно, – вступил Ромеру. – Важно не повторить ошибок. А они были.
– Ошибок не было, – строго обрезал Павел Михайлович. – В истории не бывает ошибок. Бывает только неизбежная череда событий.
Ромеру положил руку на плечо Мальвины.
– Не надо спорить. Девочка уже почти спит. Тем более, что они такого же мнения, что и мы.
– Верно, – согласился Павел Михайлович. – Евгений Николаевич честный человек.
«Честный человек» очень хотел спать.
Павел Михайлович посмотрел на часы:
– Мне скоро ехать.
Он повернулся ко мне:
– Кейс отдайте Ромеру. Он все сделает, как надо.
Я поднял кейс, вручил Ромеру.
– Там ничего нет вашего? – спросил Павел Михайлович.
– Нет.
Ромеру взял кейс, поставил в угол:
– Вы отдохнете в гостинице. Там вас встретит наш человек. Его зовут Мануэл. Он учился в Москве в комсомольской школе, говорит по-русски. У вас есть деньги?
– Да.
– Завтра утром я к вам приеду, и мы все урегулируем.
Павел Михайлович встал, подошел ко мне:
– Чем вы хотите заняться, Евгений Николаевич?
Я не понял и смущенно развел руками.
– Чем вы хотите заняться? – повторил Павел Михайлович. – Коммерцией, преподаванием?
Я вспомнил про разговор в самолете:
– Я открыл бы салон по продаже европейских машин. «Мерседесов», например.
Павел Михайлович вопросительно посмотрел на Ромеру:
– А что? Хорошая идея!
Ромеру кивнул головой:
– Отличная. Десяток новых машин мы подкинем сразу. А потом еще поможем.
Павел Михайлович похлопал меня по плечу:
– Главное, Евгений Николаевич, душой не стареть.
– Не позволю, – вступила Мальвина.
– Молодец, Мариночка, не позволяй.
Павел Михайлович и Ромеру вышли из дома вместе с нами.
– Устраивайтесь плотнее, – говорил Павел Михайлович. – Нам будут нужны богатые бразильские торговцы. Торговцы, понимаете. Никакие не русские, никакие не бывшие чекисты. Международные торговцы. А когда мы победим…
– Это будет скоро, – продолжил Ромеру.
– Не думаю, – возразил Павел Михайлович. – Для этого потребуется времени значительно больше, чем думают некоторые наши отчаянные головы. Когда будет трудно, надо повторять одно: мы вернемся. Мы не можем не вернуться, потому что мы правы.
Мы с Мальвиной сели в машину. Она сразу положила голову мне на плечо и закрыла глаза. Я открыл окно. Машина плавно тронулась.
Навстречу совершенно непонятной новой жизни.
* * *
В гостинице нас встретил парень лет двадцати пяти.
– Меня зовут Мануэл, – представился он по-русски. – Я вас провожу в номер. Мне сказали, что вы уже поужинали. Багаж в номере.
Поднялись на четвертый этаж. Багаж занимал половину небольшой, с одной широкой кроватью, комнаты. Мальвина сразу бросилась к чемоданам, Мануэл остался у двери.
