Могилу господина Абиера мы нашли сразу. Серая плита действительно закрывала почти все пространство, отведенное для могилы. Надпись: Lorenzo Abier. 29.03 1899 – 7.11 1992. Сверху и снизу орнамент.
Мальвина встала на колени:
– Здесь маленькая дверца. Открыть?
– Открой.
Она открыла, попыталась посмотреть внутрь:
– Ничего не видно, отверстие узкое. Но урну поставить можно.
Она закрыла дверцу, поднялась:
– Надо купить хороший фонарь.
Мы решили вернуться в город, купить фонарь и поляроид, чтобы сфотографировать плиту.
– А он и день смерти предсказал, – рассуждала Мальвина в машине. – Какого числа он собирается умереть? Седьмого одиннадцатого. Постой! Как я сразу не догадалась!
Я тоже сразу не догадался. Седьмого ноября! И не просто седьмого ноября, а седьмого ноября 1992 года, юбилей революции. Семидесятипятилетняя годовщина.
– Это что-нибудь должно означать, – не сомневалась Мальвина.
– Что-то должно… но что?
– Он не мог всерьез думать, будто кто-то поверит, что он умрет естественной смертью именно в день юбилея. Скорее всего, он очень болен и хочет наложить на себя руки, а лучшего дня для этого, чем седьмое ноября, нет. Он хочет сказать, что семидесятипятилетняя годовщина – это конец. Конец революции.
– Или наоборот. Он предупреждает: революция не забыта, не будет забыта.
Через день купили поляроид, научились им пользоваться. Потом приобрели фонарь.
На кладбище приехали утром.
Те же птицы, та же тишина. Все то же. А что может измениться на кладбище за неделю?!
Сделали несколько фотографий плиты. Теперь уже я нагнулся, открыл дверцу, посветил фонарем. Длинный узкий проход, совершенно пустой.
– Посмотри, за нами кто-то следит.
Я поднялся. Никого.
– Я хорошо видела, в глубине аллеи кто-то стоял.
Я обошел аллею. Никого. Даже птицы куда-то спрятались.
– Мне не показалось, – убеждала меня Мальвина в машине.
– Ну и что?! Конечно, кто-то следил. За нами вообще должны следить.
– Правильно, – обрадовалась Мальвина. – И так же правильно то, что с этим надо кончать. Нужно заниматься делом. Работать и забыть всю эту ерунду.
Я не возражал.
Но однажды, когда я в очередной раз разглядывал фотографию надгробной плиты, мне показалось, будто орнамент напоминает что-то. Но что? Я внимательно всматривался в орнамент.
И вдруг я догадался.
Но догадка показалась настолько странной, что я, дабы не вызывать насмешек Мальвины, вслух решил ее не высказывать. Нужно было сначала позвонить в Рио.
На следующий день, как только Мальвина отъехала от дома на машине преподавателя вождения, я набрал номер гостиницы, где мы останавливались во время пребывания в Рио, и попросил синьора Мануэла.
– У меня к вам просьба. В русском консульстве в Рио обязательно должен быть магазин, где сотрудники покупают товары, присланные из России. Мне нужна бутылка минеральной воды. Только одна бутылка. Называется вода «Боржоми».
Мануэл, как всегда, был немногословен:
– Я помню такую воду. Я вам ее вышлю.
Через неделю я получил уведомление о том, что на мой адрес прибыл груз с маркировкой «Осторожно, бьющийся предмет!» На почту мы отправились вдвоем с Мальвиной. Там нам выдали коробку с надписью «Минеральная вода». Мальвина, которая редко чему-нибудь удивлялась, осталась невозмутимой и на этот раз. Однако, когда дома мы вскрыли коробку и она увидала бутылку «Боржоми», вопросительно посмотрела на меня.
– Ты понимаешь, – начал оправдываться я, – у меня в последнее время изжога…
Я взял бутылку, внимательно посмотрел на этикетку.
Неужели я догадался?!
– Смотри.
Я достал фотографию надгробной плиты и показал на этикетку бутылки:
– Видишь грузинские буквы?
Мальвина еще ничего не понимала:
– Вижу.
– А теперь посмотри на орнамент.
– Ну…
– Там встречаются такие же буквы.
– Ты хочешь сказать, что это не орнамент, а текст?
– Да. Там есть грузинские буквы. Надо только убрать лишнее. Все эти кружочки. Убери их.
– Попробую.
Она взяла лист бумаги и аккуратно перерисовала орнамент без кружочков. Получилось следующее:
– Это похоже на имя и фамилию, – предположила Мальвина.
– Верно, – согласился я.
– Почти совпадает количество букв. Лоренцо Абиер. В фамилии совпадает, в имени на одну больше.
– Теперь надо посмотреть, какие буквы в этикетке совпадают с буквами на надгробии.
– Первая «Б». Есть похожая. «О» – нет. «Р» есть. «Ж» – тоже нет. «М» – нет. Зато «И» есть. Итого три, – посчитала Мальвина.
– А теперь поставим их в текст на фотографии.
У нас получилось:
«– – – Р – – – И – Б – РИ —».
Мы посмотрели друг на друга, не веря своим глазам.
– Три буквы из фамилии «Абиер», – почти прошептала Мальвина. – Значит, если и остальные буквы те же, то…
– То на надгробье написано: «Лаврентий Берия».
93. Не может быть
– Не может быть! Не может быть! – повторял я.
В моем ведомстве знали, что суд над Берией в 1953 году был фикцией. По поводу судьбы самого министра сложились два мнения. Одно, наиболее распространенное, – он был убит во время ареста у себя дома. Другое: ему удалось бежать. Последнее косвенно подтверждалось тем, что после «ареста» допрашивали его жену и сына. Во время допроса их спрашивали, где он скрывается. Это арестованный-то!
Так или иначе, судьба министра оставалась неясной. Мне кто-то говорил за дружеским застольем, что он действительно скрылся, но вскоре умер. А этот «кто-то» был, как говорили в то время, человеком «очень информированным».
Все это я рассказал Мальвине.
– И ты считаешь, что на этом кладбище похоронен он? – спросила она. Потом поправилась: – Будет похоронен он.
