Все, кто остался в живых в комнате, устремляются к нему, склоняются над телом. Я отталкиваю в сторону кого-то, стоящего на пути. Взгляду открывается уже бездыханное тело, с десятком пулевых ранений в груди, явно несовместимых с жизнью. Но все-таки, прежде чем замертво свалился на пол, он сумел добраться до флага и положить конец бойне. Бросаю мимолетный взгляд на книгу, выпавшую из его рук – стертый до дыр мягкий переплет и частично уцелевшее название: «..тро..33». На лице Лёши навсегда застыло выражение счастья.
* * *
Из Сынов Сопротивления выжило трое, но сейчас, по окончании Маневра, они с Братством вновь единое целое. У них общие цели и задачи, все другое отодвинуто на год, когда они снова станут выяснять, кто достоин быть у руля. По сути, смена власти мало что меняет. Просто одни шизики сменили других.
– Надо проинформировать защитников Частокола. Отправьте гонца к лейтенанту, – распоряжается щербатый. После смерти Лёши он считает себя главным. – И «додж» наш пригоните.
В кузове «доджа» привозят и мой байк. Стаскивают на землю, и один из местных тут же усаживается на него, закинув одну ногу на руль и изображая, как он мчится на железном коне. Я подхожу и грубо спихиваю его с седла, а потом еще и отвешиваю подзатыльник.
– Никогда не садись без спроса на чужой мотоцикл!
Мужик обиженно ворчит, но ретируется, не посмев встретиться со мной взглядом. Я откатываю байк под одинокое деревце возле какой-то низенькой, словно вдавленной в землю хибары. Затем присоединяюсь к Ивану, беседующему с новым главой Сынов Сопротивления.
Мы бредем по территории университета. Как же хорошо оказаться на свежем воздухе после задымленных помещений!
– Флаг ваш. Мы выполнили свою часть сделки. Не пора ли рассчитаться? – спрашиваю я.
Щербатый недовольно хмурится, а потом коротко бросает: «Идем!», и ведет нас к низенькому гаражу, скрытому разросшимися деревьями.
– Шустрик! – зовет он одного парня, крутящегося недалеко, – тащи ключи!
С протяжным скрипом уходят вверх ворота, открывая нам богатства, которые скрываются внутри. Богатства? В гараже догнивают остовы легковушек, в кучу свалены всевозможные запчасти.
– Вот, – палец Щербатого тыкает в одну из легковушек. – Забирайте, пользуйтесь.
– Вот это корыто? – Данилов в недоумении осматривает машину, пинает сдутые шины, ковыряет ногтем ржавый корпус. – Хочешь сказать, она на ходу?
– Конечно, нет. Ее нужно сначала починить, – в голосе Щербатого явно слышна издевка.
– Так дело не пойдет. Дайте хоть «додж», – вклиниваюсь я.
– Он нам сейчас очень нужен, – отрезает Щербатый. – Да и не доберетесь вы на нем до Москвы – сдохнет по пути, где будете запчасти искать?
– Ты хочешь сказать, что мы рисковали жизнью ради этого говна? – начинаю закипать я. – Думаешь, развели, как лохов?! Ни за что не поверю, что у вас на всю общину только это гнилье!
Щербатый будто бы виновато разводит руками:
– Я ни при чем. С вами Лёша договаривался. Инструменты найдутся, можете задержаться тут на несколько дней, пока не почините. Это все, что я смогу для вас сделать.
– Э, нет. Так не пойдет. Сделка есть сделка, – отвечаю я.
– А здесь у вас что? – Данилов показывает в глубь гаража, где стоит что-то, накрытое брезентом. Щербатый заметно бледнеет.
– Не тронь!
Но Иван уже тянет брезент за край, стаскивает на пол.
– Ба! – выдыхает он. – Ты только глянь, Ямаха! – Я тихонько присвистываю, восхищенно рассматривая сокровище, еще недавно скрытое от наших глаз – шесть мощных колес, пузатый кузов, знакомые очертания «морды».
– «Мурашка», – со знанием дела говорит Иван, подтверждая мою догадку.
Смутно вспоминаю, что накануне войны презентовали эту диковинку, созданную на основе некогда популярной «буханки». От предка она унаследовала кабину, двигатель, некоторые узлы и агрегаты. Иные гидравлика, модернизированные шасси, шины сверхнизкого давления рассчитаны на то, чтобы с легкостью преодолевать небольшие болотца и топи. Несмотря на облупившуюся кое-где краску и несколько вмятин выглядит «Мурашка» внушительно, и видно, что за ней ухаживают, холят и лелеют.
– Значит, ничего другого нет? – вкрадчиво спрашиваю я.
Щербатый пятится.
– Я не могу вам это дать, сами должны понимать. Ладно, берите «додж», – быстро-быстро говорит он.
– Погоди-ка. Ты сказал, что пикап не выдержит, сломается. Как-то не хочется топать пешедралом до Москвы и быть схарченными мутантами по дороге! Лёша обещал нам нормальную машину, а слово нужно держать. Мы забираем вездеход.
– Эй! Кто-нибудь! – Щербатый устремляется к выходу из гаража, но я преграждаю ему путь.
– Далеко собрался?!
– Помогите! Грабят! – рука Сына Сопротивления тянется к торчащему из-за пояса «макарову». Э нет, дружок, так не пойдет! Апперкот выходит отменным – мужик падает на землю и затихает.
– Глянь, как у вездехода с топливом, – говорю я Ивану. Но это излишне, он и сам уже бросился проверять, в каком состоянии «Мурашка».
Через минуту до меня доносится:
– Почти полный бак, и ключи на месте.
– Тогда выводи букашечку! Я за байком!
Через минуту ревет двигатель, и Данилов выезжает из гаража, отодвигая в сторону или попросту давя сгнившие машины, разворачивается на газоне, оставив на сыроватой земле глубокие следы, и устремляется к воротам. Я запрыгиваю в седло байка, завожу движок и направляюсь следом. «Мурашка» сносит самодельные ворота, даже не заметив их, и вываливается на неширокую улицу. Напоследок, по укоренившемуся обычаю, я показываю средний палец ошалевшим охранникам. Слишком поздно они спохватываются, сообразив, что мы самым наглым образом реквизировали их вездеход. Мимо проносятся пятиэтажные обветшавшие жилые дома, а впереди угадывается Частокол, через который нам надо прорываться хитростью или с боем. Другого не дано.
Глава 3
Дорога
Калуга – Киевское шоссе – Калужское шоссе – Варшавское шоссе – Симферопольское шоссе – Домодедовское шоссе – М-4 Дон – Видное – Белокаменное шоссе – Каширское шоссе
Лейтенант глядит на меня с подозрением. Ему слабо верится, что нам отдали вездеход и позволили покинуть пределы обжитых районов, выбраться за Частокол. Он уже в который раз снимает свою мятую фуражку цвета хаки, усиленно трет лоб и водружает ее обратно.
– Мне уже доложили, что Сыны Сопротивления захватили власть, – говорит он. – И я нутром чую, что вы приложили к этому руку. – Затем после секундного замешательства продолжает: – Но я искренне не понимаю, зачем вам за Частокол?
– Задание, – коротко отвечаю я. – Чрезвычайной важности.
– Наверное, вы слабо представляете, что там, – его волосатая рука указывает на север. – Пройдемте, – добавляет лейтенант, показывая на деревянную лестницу-пристройку сбоку от ворот.
