И в этот момент он слышит хлопанье крыльев за спиной. Вичуха проносится в метре над ним, но своей целью она выбрала не человека. Когти впиваются в холку прижавшегося к земле, вздыбленного Пушистика, а вторая вичуха когтит рыжего зверя в бок. На пару у них вполне достало бы сил унести даже эту тушу, если бы не «колесница». И все равно твари приподнимают Пушистика над землей. Тот рычит и визжит, дергается изо всех сил, и ему почти удается вырваться.
Сыч грязно ругается и отпрыгивает в сторону, чтобы и твари, и я одновременно находились в поле его видимости. Выпускает короткую очередь по ближайшей вичухе и, кажется, задевает своего питомца.
Вичухи на миг выпускают рыжего зверя из своих когтей, но не дают ему упасть – снова подхватывают, рвут на части прямо в воздухе. Пушистик скулит, орошая все вокруг темной кровью. Он не может извернуться и достать лапами до атакующих, а шея его слишком коротка для того, чтобы пустить в ход клыки, и они лишь бессильно клацают в воздухе.
Взбешенный Сыч разворачивается ко мне, но я, по-прежнему лежа на земле, умудряюсь выбить ногой «калаш» из его рук. Автомат плюхается в лужу, поднимая грязные брызги, но Сыч уже нависает надо мной с длинным охотничьим ножом в руке.
– Сдохни, Ямаха!
– Только после тебя!
Мое плечо пронзает боль, рука сразу же немеет и безвольно падает. Я с удивлением смотрю на торчащий из меня нож, пытаюсь отползти чуть дальше, но нога в пыльном ботинке припечатывает меня к асфальту. Я вижу подошву с налипшей грязью практически у своего носа, Сыч наклоняется, и я заглядываю в его наполненные злобой глаза.
– Тебе конец! – он пытается выдернуть нож, чтобы покончить со мной – вспороть мне брюхо или перерезать горло. Из раны в плече течет кровь, силы стремительно покидают меня. Сыч наклоняется ниже и наотмашь бьет меня по лицу, а затем еще раз. Снова дергает за рукоять, высвобождает нож и заносит его для последнего удара, который оборвет мою жизнь.
В этот момент из моего рукава с тихим щелчком выскакивает лезвие. Спасибо неведомому умельцу с Кожуховской, механизм срабатывает четко. Из последних сил я погружаю нож в ничем не прикрытую шею противника. Острое лезвие вспарывает яремную вену, и на меня льется кровь, смешиваясь с моей собственной. А затем наступает тьма.
* * *
Небо затянуто серыми тучами. На дальнем плане, у самой линии горизонта, проступают невысокие холмы, словно обведенные темным контуром. Будто художник послюнявил карандаш и прочертил четкие границы. Впереди, насколько хватает глаз, тянется пшеничное поле, колосья слегка покачиваются от душного степного ветерка. Идти вперед легко и приятно, босые ступни проминают мягкую землю, в душе царит умиротворение. Я медленно бреду, раздвигая руками пшеницу – та щекочет мои ладони, покалывает и поглаживает. Бескрайнее желтое море вокруг. На западе тучи чернеют, собирается дождь. В этой духоте он бы явно не помешал. Снимаю потертую косуху и закидываю ее на плечо.
– Как думаешь, долго нам еще идти? – приятный женский голос льется словно музыка.
Я поворачиваюсь влево и улыбаюсь. Кристина ступает мягко, по-кошачьи, не шуршит, как я, старается не приминать колосья пшеницы. Черные волосы перетянуты ярко-синей лентой, она смотрит вперед, сосредоточенно и внимательно, вглядывается в горизонт. Я любуюсь ее выступающими скулами, слегка раскосыми янтарными глазами.
– Вот бы идти так целую вечность!
Кристина кивает.
– Да, но скоро пойдет дождь.
– Пусть, пусть прольется вода! Пусть вымочит нас до нитки!
– Ты чего такой?
– Какой?
Она пытается подобрать слово и не может, в итоге машет рукой, сдавшись.
Мы идем, взявшись за руки, два корабля в желтом море, нашедшие друг друга и больше не желающие расставаться ни на секунду. Два островка счастья и надежды.
– Мы ведь больше никогда не потеряем друг друга? – Кристина с надеждой заглядывает в мои глаза.
Крепче стискиваю ее ладонь.
– Я бы этого не хотел.
Немного помолчав, спрашиваю:
– Помнишь, я как-то рассказывал тебе одну теорию?
– Какую именно?
– Про информационное поле. Будто люди – это что-то вроде компьютеров, а наше сознание – это бессмертная программа, часть этого поля. Если следовать этой теории, то мы никогда и не расставались.
– Не умничай, ты знаешь, о чем я.
Я улыбаюсь. На небритую щеку падает первая тяжелая капля.
– Красиво здесь, – я в очередной раз оглядываю пейзаж.
– И на душе спокойно, – добавляет она.
Мы бредем долго. Дождь все никак не начнется, лишь редкие прохладные капли падают на плечи и макушку. Холмы остались позади, их пологие склоны, покрытые редкой травой, не стали препятствием на нашем пути. За ними взгляду открывается извилистая река, петляющая в степи, словно змейка, спасающаяся бегством от птиц. Ноги – все в пыли, но это не та пыль, которой нужно опасаться. В ней не таится ничего дурного, ею можно дышать без риска для жизни. Здесь все по-другому, все не так, как было раньше.
Память воскрешает образы. Серьезный Мишка, потерявший практически все, но не опустивший руки, спасающий абсолютно незнакомых ему людей; школьный товарищ Антон с растерянным лицом; честный мужик Лёша, предводитель Сынов Сопротивления; многочисленные бойцы Республики, «Атоммаша», калужцы и прочие. Они все должны быть где-то здесь, по другую сторону. Как я и Кристина. Успокоившиеся, наслаждающиеся безмятежностью, никуда не спешащие, ни от кого не убегающие. Так и должно быть.
Мы спускаемся к реке, идем вдоль ее русла. В мутно-зеленой воде плавают водоросли, расходятся круги от взмахнувших хвостом рыб, кое-где из воды торчит редкий камыш. По песчаному берегу идти легко, а сзади, на влажном песке, тянется цепочка наших следов.
На берегу, среди длинных острых стеблей осоки, прячется Аксинья. Притаилась на одиноком камне, застыла в ожидании. Она провожает нас долгим томительным взглядом, пряча за спину букет уже увядших багряно-черных тюльпанов. Улыбается, только вот глаза у нее недобрые, ледяные. Но у ведьмы уже нет былой власти, и я буквально чувствую ее злобу, не нашедшую выхода. Она бессильно следит за нами, пока мы не скрываемся за поворотом резко вильнувшей в сторону реки.
А мы идем и идем все дальше. Туда, где солнце выглянет из-за туч и подарит нам свое тепло, где нас встретит пламенеющий закат. По воспоминаниям – навстречу покою.
Вместо эпилога
Где-то в дороге
Когда смотришь на дорогу, кажется, что она бесконечна, но это не так. У всего в жизни есть начало и конец. Мой конец, видимо, еще не пришел. Может быть кто-то наверху бережет меня, и я должен выполнить какую-то цель. Я почти умер, почти растворился в вечности, видел безмятежные сны. Но суровая реальность выдернула меня обратно.
