— Не о землях. — Она лучезарно улыбнулась. — Если б они мне понадобились, я сама могла бы заполучить их обратно. То, чего я испрашиваю у тебя, намного проще.
Кардинал смотрел на нее, и лицо его выражало отвращение. Он знал, о чем она намерена просить.
Даже Эрин уже поняла это.
Элизабет протянула руку к губам кардинала, к его сокрытым клыкам.
— Сделай меня стригоем снова.
17 марта, 21 час 16 минут
по центральноевропейскому времени
Венеция, Италия
Элизабет наслаждалась, видя, как потрясение смыло прочь обычное спокойствие кардинала Бернарда. На долю мгновения он оскалил зубы, не удержав маску и показав свою истинную природу. После столетий вражды она наконец сумела пробить брешь в стене его дипломатической непроницаемости, явив свету скрывающегося за этой стеной зверя.
Мне нужен этот зверь.
Она подверглась бы даже смертельному риску, чтобы освободить эту тварь.
Археологиня и солдат, стоящие чуть поодаль, были потрясены в равной мере, но наилучшая реакция исходила от сангвинистов. Молодой Христиан застыл недвижно, невысокая сангвинистка со смуглой кожей и восточными чертами лица скривила губы от омерзения. Для их благочестивых воззрений подобное требование было непредставимо.
Но, если припомнить, отсутствие воображения всегда было главным грехом сангвинистов.
— Никогда. — Первое слово сорвалось с уст кардинала тихим рыком, затем его голос возвысился, наполняя пространство базилики, словно органная нота. — Ты... ты мерзость пред ликом Господа!
Она, не дрогнув, встретила его гнев, еще больше подогревая его своим спокойствием.
— Твое священническое ханжество меня нимало не интересует. И не пытайся обмануть себя, я не больше мерзость, чем ты сам.
Бернард пытался обуздать свой гнев, загнать его обратно в глубины своей души, но брешь продолжала расширяться. Кардинал сжимал кулаки так сильно, что они, казалось, обратились в камень.
— Мы не будем обсуждать сей смертный грех в этом святом месте, предназначенном для поклонения Богу!
Он рванул наручники так сильно, что край браслета порезал кожу на запястье графини. Потом быстрой походкой направился к дальней стене церкви, и остальные потянулись за ним, как будто тоже были прикованы к нему.
Возможно, так оно и было на свой лад.
Элизабет приходилось бежать, чтобы угнаться за ним, однако она не могла двигаться достаточно быстро. Ее ноги запутались в длинных юбках, и она рухнула на холодный мрамор. Браслет наручника еще сильнее вгрызся в ее плоть.
Она не издала ни звука, наслаждаясь болью.
Если Бернард причиняет ей вред, значит, он теряет власть над собой.
Я этого добилась.
Она попыталась подняться на ноги, одна из туфель свалилась с ее ноги. В своих попытках встать Элизабет порвала платье на плече и вынуждена была подхватить его свободной рукой, чтобы ткань не сползала.
Христиан заступил дорогу Бернарду и коснулся плеча кардинала.
— Она не может идти так быстро, ваше высокопреосвященство. Помните, она теперь смертная, хотя и не желала быть таковой.
Джордан помог Элизабет подняться на ноги — графиня ощутила тепло его сильных рук, подхвативших ее тело.
— Спасибо, — прошептала она сержанту.
Даже Эрин пришла ей на помощь, поправив платье Элизабет так, чтобы оно не сползало. Несмотря на низкое происхождение этой женщины, в сердце ее бил родник доброты, достаточно обильный, чтобы помочь даже врагу, находящемуся в беде. Возможно, отчасти именно это и привлекло Руна к ней — ее бесхитростная доброта.
Элизабет сделала шаг прочь от Эрин, даже не попытавшись ее поблагодарить. Потом сбросила вторую туфлю, чтобы не ковылять неуклюже в одной. Мрамор пола леденил подошвы ее босых ног.
Бернард извинился сквозь сжатые зубы:
— Прошу вашего прощения, графиня Батори.
Он повернулся и продолжил свой путь, уже более сдержанной походкой. И все-таки каждый его размашистый шаг выражал ярость. Кардинал явно не мог оценить то, чего она хотела, то, чего она требовала от него. Он был бессмертным так долго, что забыл о желаниях и слабостях смертных. Но тем самым он создал в себе самом величайшую слабость.
«И я воспользуюсь этим в полной мере».
Кардинал дошел до дальней стены базилики и повел группу вниз по лестнице — похоже, ступени вели в подземную часовню сангвинистов.
Темное место для темных секретов.
У подножия лестницы открылась озаренная свечами крипта. Пол был гладким и чистым, по нему было легко идти даже босиком. Пройдя через помещение, Бернард остановился у каменной стены, украшенной барельефом, — он изображал фигуру Лазаря.
Элизабет предположила, что это одни из сокрытых врат в святилище ордена.
Как же они любят свои тайны!
Остановившись перед барельефом, кардинал стащил со своей левой руки перчатку и снял с пояса нож. Пронзив тонким коротким лезвием свою ладонь, он уронил несколько капель крови в чашу, которую держал в руках Лазарь. Потом тихо произнес что-то по-латыни, слишком быстро, чтобы Элизабет смогла разобрать.
Мгновение спустя маленькая дверца отъехала в сторону, заскрежетав по камню.
Кардинал повернулся к остальным.
— Я поговорю с графиней наедине.
Все неуверенно переглянулись, перебросившись несколькими негромкими словами.
Самым смелым оказался Христиан — возможно, потому, что он был новичком в ордене и не боялся открыто возражать его главе.
— Ваше высокопреосвященство, это против наших правил.
— Мы уже далеко преступили все наши правила, — парировал Бернард. — Без присутствия посторонних я смогу добиться более удовлетворительных условий сделки.
Эрин шагнула вперед.
— Что вы собираетесь сделать с нею? Пытками выжать из нее сведения?
Джордан поддержал археологиню:
— Я был против жестких методик допроса даже в Афганистане и не собираюсь допускать это теперь!
Не обращая на них ни малейшего внимания, кардинал шагнул в дверь, потянув за собой Элизабет. На пороге он выкрикнул приказ, эхом раскатившийся по крипте:
— Pro те. Только для меня.
Прежде чем кто-либо успел отреагировать, дверь за ним захлопнулась.
Тьма сомкнулась вокруг Элизабет.
— Теперь ты моя, — прошептал ей на ухо Бернард.
Эрин ударила кулаком по запечатанной двери.
