Когда две милицейские машины блокировали маршрутку на въезде
на мост, пацаны спохватились, конечно, и даже оказались готовы к мирным
переговорам, однако Роман валялся на полу маршрутки почти без сознания,
основательно избитый, с сотрясением мозга и двумя сломанными ребрами, что и
выяснилось, когда его отправили в больницу на спешно вызванной «Скорой помощи».
В суматохе куда-то исчез его рюкзачок с «Кодом да Винчи» и портмоне, в котором
лежали деньги и паспорт. Об этом Роман узнал на больничной койке… с которой ему
пришлось подняться, потому что он должен был заняться похоронами отца и матери.
Да-да! Галина Ивановна умерла от разрыва сердца, когда была вызвана вместе с
Эммой Шестаковой на опознание трупа Константинова В. С.
Вообще нервы человеческие, тем паче женские, – штука довольно-таки
странная. Галина Ивановна хоть и со слезами, но стойко подтвердила, что этот
голый мертвец, лежащий на столе прозектора, – ее бывший муж, а потом, когда
вышла в коридор, где ожидал следователь, предъявивший ей протокол с места
действия и список найденных у Константинова вещей, вдруг лишилась сознания,
упала, а спустя несколько минут и скончалась. Эмма Петровна была при этом, и
какое-то время следователь за ее состояние тоже побаивался: так она побледнела.
И, что характерно, тоже вполне мужественно держалась в мертвецкой, а выйдя
оттуда…
Все-таки как еще часто попадают в органы дознания и
правосудия люди случайные, не умеющие проникнуть в суть поступков человеческих!
Этот следователь явно принадлежал к их числу. Потому что любой другой на его
месте мигом смекнул бы, что и Галина Ивановна, и Эмма Петровна были потрясены
тем, что обнаружили в списке вещей их общего мужа.
А вернее – не обнаружили…
* * *
Самое удивительное, что Фанни совсем не удивилась, когда,
возвращаясь от тетушки, спустилась в метро на станции «Центр Добентон» и на
пустой платформе обнаружила знакомую фигуру в рыжей куртке и сизых джинсах. Она
только обреченно вздохнула и медленно подошла к Роману.
Тот, впрочем, ее даже не заметил, а продолжал трудиться над
автоматом с напитками, печеньем и орешками, снова и снова опуская в прорезь
монетку в один евро и нажимая на кнопку. Монетка со звоном выскакивала в
лоточек, куда, по идее, должна была свалиться упаковка с печеньем, или баночка
с пепси-колой, или пакетик орехов. Роман вытаскивал ее, опять опускал в
прорезь, опять нажимал на кнопку… Результат продолжал оставаться прежним. То
есть никаким.
Фанни несколько мгновений постояла за его спиной – совсем
как днем стояла там, у себя в бистро, – понаблюдала, тая улыбку, потом проговорила:
– Привет, что ты здесь делаешь?
Роман обернулся, смерил ее взглядом – тоже, полное
впечатление, не удивившись этой новой встрече – и ответил рассеянно:
– Как что делаю? Пытаюсь выманить у этой жадины какой-нибудь
чебурек, а то есть очень захотелось.
Вот оно! Вот о чем она хотела у него спросить, вот почему
целый день о нем думала, с облегчением сообразила Фанни.
– А что такое чебурек?
– Чебурек… ну, это такой плоский пирог с мясом, какое-то
восточное блюдо. Очень вкусно бывает приготовлен. А бывает – гадость ужасная.
– Не хуже, чем эти печенья, – Фанни с отвращением посмотрела
на «меню» автомата.
– Да ладно! – снисходительно махнул рукой Роман. – Вот эти
шоколадненькие очень даже ничего. Только с автоматом какие-то проблемы.
– Это не с автоматом проблемы, а с твоей монеткой, –
усмехнулась Фанни. – Скажи на милость, почему ты опускаешь один евро, если вот
тут ясно написано, что нужно опускать два?
– Да разве не понятно? – пожал плечами Роман. – У меня нет
двух евро. Вот думаю: может, эта железяка сжалится? Я ведь на ковбоя в вашем
бистро всю свою милостыню спустил, да так ничего и не добился.
– Как – не добился? Когда ты ушел, я посмотрела – перо
сбито! Я еще удивилась, что ты не взял выигранное пиво.
– А, ну это, видимо, последний выстрел сбил перо. Я нажал на
рычаг и даже не посмотрел, как там и что, повернулся и ушел, – пояснил Роман. –
А пиво я не пью. Я его терпеть не могу. У нас в России все, как ошалелые, сосут
это пиво днем и ночью из огромных таких двухлитровых пластиковых бутылок.
Осоловелые, глазки в кучку… Нация упившихся обормотов… Ну их вместе с пивом!
В эту минуту подошел поезд. Фанни глянула на него и не
тронулась с места.
– Вы что, не едете? – удивился Роман.
«Что я, с ума сошла?!» – мелькнуло у Фанни.
– Еду, конечно! До свиданья!
– Почему? Я тоже еду!
Роман схватил ее за руку, подтащил к ближнему вагону и
замешкался перед дверью.
«Он что, раздумал?» – подумала Фанни и нажала на зеленую
круглую кнопку. Дверь распахнулась, она вскочила в вагон, Роман следом.
– Черт! – фыркнул он. – Вечно я забываю, что надо на эти
кнопки нажимать. У нас в России двери в метро открываются автоматически.
– Да ну? Хорошо!
– Кажется, только это у нас и хорошо, все остальное плохо.
Прошу вас. – Он придержал откидное сиденье, подождал, пока Фанни сядет, потом
плюхнулся сам. Вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами, и уставился на список
станций, которые предстояло проезжать.
Фанни покосилась на его профиль и быстро, незаметно вытерла
о юбку руки (у нее вдруг вспотели ладони). И пришлось откашляться, прежде чем
удалось выговорить:
– Значит, в России все плохо. Но здесь, как я поняла, у вас
тоже не ладится… Вы с матерью где живете? В общежитии для иммигрантов?
– Жили сначала, но матери там не понравилось, – покачал
головой Роман. – Черные кругом. Это же ужас, сколько в Париже черных и арабов!
Вы не боитесь, что ваша нация вообще скоро выродится?
– Бояться этого считается во Франции дурным тоном, – сухо
ответила Фанни, которая, честно сказать, была расисткой, хотя ни за что на
свете не призналась бы в этом никому, кроме самой себя. – А что, в России нет
засилья черных и арабов?
– Там и без арабов туго. Кавказцы на каждом шагу. Мы их
называем черными. Их море, плюнуть некуда, но российская нация выродится не
из-за них.
– А из-за чего?
