Фанни он не звонил, это точно. Один раз попросил у Катрин
мобильный телефон (свой, дескать, потерял), сказал, что должен успокоить мать,
которая, конечно, волнуется за него. Катрин так настроила портабль, чтобы номер
его на чужом мобильном не определился: ей совсем ни к чему, чтобы какая-то баба
начала ей названивать, требуя вернуть сыночка. Роман отправил коротенькое сообщение,
но уничтожил его, и Катрин не удалось прочесть, не удалось даже номера узнать,
куда оно ушло – номер Роман тоже уничтожил. Не то чтобы она была так уж сильно
любопытна, но тем не менее заинтересовалась, с чего он так шифруется, если речь
идет всего лишь о мамаше?
Нет, что-то тут не так, не то. Катрин это чуяла всей своей
кошачье-тигриной натурой. Именно в ту минуту у нее и зародилось подозрение, что
Роману от нее что-то нужно. Не просто секс, пусть даже и несусветный, не только
подарочки в виде одежды, обуви и парфюмов. Это как бы само собой разумелось,
ведь и Катрин приятно, чтобы мальчик ее благоухал, как цветок, и был одет
подобающим образом, в бутике Версаче, к примеру. Как раз этот
сдержанно-распутный стиль и шел больше всего Роману, что Катрин сразу
определила, ведь она была какой-никакой, а модельер, правда, ночного белья и
домашней одежды, но это уже детали, причем детали несущественные. Нет, ему было
нужно что-то еще. Автомобиль, может быть? Рановато, еще не заслужил, пока
отработал разве что малолитражный «Смарт». Однако он не престижен, это и для
Катрин зазорно, чтобы ее любовник, пусть и не официальный, раскатывал на таком
уродстве. Если Роман поведет себя разумно, у него будет все, все! Ну, может
быть, не все, но очень многое. Конечно, ему придется потрудиться, чтобы
удержаться при Катрин, ведь хорошеньких претендентов на место возле нее
полным-полно, ну просто не сосчитать, – конкуренция в этом «бизнесе» просто
страшнейшая! Не Роман, так кто-нибудь другой…
Не Роман? Другой?
Смешно, но она не хотела другого. Катрин с неудовольствием
пришлось признать (в своих слабостях она не любила признаваться даже себе
самой!), что всего за два дня она успела неожиданно крепко привязаться к
Роману. И дело тут было даже не только в том неописуемом наслаждении, которое
он ей доставлял. Никто и никогда не шептал ей таких безумных слов про трусики,
которые боится запачкать (половину его шепота, правда, Катрин не понимала,
Роман иногда говорил по-русски, но ведь этот страстный, нежный, робкий,
испуганный, возбуждающий тон не нуждается в переводе!), никто не носил ее на
руках, чтобы тут же бросить на постель, свернуться рядышком, уткнувшись в ее
плечо и сплетя ноги с ее ногами, и сонным голосом попросить:
– Спой мне!
Первый раз услышав это, Катрин чуть не расхохоталась, но ее
тут же отчего-то слезой прошибло. Вспомнила, как он в самые жаркие, обжигающие
минуты становится похож на испуганного мальчишку, которого женщина впервые
сбила с пути, и, сама себе дивясь, вдруг запела песенку своего детства: ну вот точно
лет сорок (нет, конечно, не сорок, что за чушь, ведь Катрин всего лишь тридцать
пять… в смысле, она всем так говорит, а о том, сколько на самом деле,
предпочитает не думать), ну, очень давно не вспоминала, а тут и слова, и
мелодия из неведомых глубин выплыли – совершенно как те маленькие рыбки, о
которых она и спела Роману:
Les petits poissons dans l’eau,
Nagent, nagent,
Nagent, nagent, nagent.
Les petits poissons dans l’eau,
Nagent aussi bien que les gros.
Маленькие рыбки в воде
Плавают, плавают,
Плавают, плавают.
Маленькие рыбки в воде
Плавают так же, как большие.
И он уснул в ее объятиях, под звуки этой песенки… А Катрин
долго не могла сомкнуть глаз: так теснило сердце. Почему? Сердце у нее всегда
было здоровое! Мысли дурные в голову лезли, вот что.
В какой-то телепередаче она слышала рассуждения о том, что
женщина заводит молодого любовника не только потому, что он сильней и
неутомимей ее немолодого мужа, и не только потому, что хочет напоследок –
напоследок, надо же сказать такое! – погреться у костра молодости. К молодым
тянет тех женщин, у которых слишком велик запас неистраченной нежности и любви.
Не только в том дело, что у них нет детей, – и дети могут быть, но сердце полно
любовью, которую надо на кого-то излить. Ну, к примеру, эта женщина никогда не
любила. Ее любили, а она – нет. И вот теперь, напоследок…
Merde![4]
Катрин попыталась вспомнить, любила ли она кого-нибудь в
жизни. Мужчин? Была нужда! Пускай сами ее любят, нечего на них сердце зря
расходовать. Но вот это самозабвенное, девчоночье счастье, которое вдруг
охватило ее в объятиях Романа, эта щемящая боль в сердце, эти слезы, которые
внезапно навернулись на глаза и обожгли их… Нет, нельзя, не дай бог его
полюбить! Она же чувствует его отстраненность, он постоянно думает о чем-то или
о ком-то… Он использует Катрин, а она-то была убеждена, что сама использует
его!
Зачем он ее использует? Зачем она ему нужна?
Катрин при всей своей хитрости и кошачьей лукавости была
очень нетерпелива. Хуже нет – ждать следующей серии «мыльной оперы»! И она
всегда норовила заглянуть на последнюю страничку детектива, чтобы заранее
знать, «кто кого». Поэтому она приняла самый равнодушный вид и небрежно, с
зевком спросила Романа:
– Хотела бы я понять, чего тебе от меня нужно?
Если бы он начал ее пылко разуверять, что дело тут в
страстной любви с первого взгляда, Катрин сразу поняла бы: вранье. И, может
быть, выставила бы его вон – с трудом, но нашла бы для этого в себе силы, пока
еще не столь прочно увязла в этой непрошеной своей нежности. Однако он не
ответил… он уже спал, тепло дыша приоткрытым ртом в ее обнаженное плечо и
безотчетно водя полусогнутыми пальцами по волоскам на ее лоне. И Катрин ничего
не оставалось делать, как усмирить свое глупое сердце и самой искать ответ на
этот вопрос.
Она размышляла чуть ли не всю ночь и заснула только под
утро. Странные мучили ее сны: Фанни просто-таки ни на шаг не отходила,
заглядывала в глаза с незнакомым, победительным, злорадным выражением, а потом
вдруг появился Арман, этот отставной флик, которому Катрин регулярно платила за
работу, которой он не делал. Арман в ее сне был почему-то с ведерком и малярной
кистью в руках. Он подошел к Катрин с обезоруживающей улыбкой (она впервые
отметила сходство между ним и Романом, пусть отдаленное, но существующее!),
обмакнул кисть в ведро и принялся брызгать на Катрин густой темной краской,
очень напоминающей то самое merde, о котором она недавно вспомнила. Она даже
чувствовала этот мерзкий запах!
