Она вспоминала бы фальшивое пение Армана и свои стоны, свои
крики, свою унизительную возню под ним.
Эмма разорвала все отпечатки, а потом, увидав на столе среди
разноцветных коробок ножницы, изрезала на мелкие кусочки пленку.
Ссыпала обрезки в пакет.
Ну что, все? Кажется, все. Такое ощущение, будто что-то
забыла…
Огляделась – нет, вроде бы все вещи собрала.
– Погоди, – тихо попросил Арман. – Ты что? Ты вот так уйдешь
– и все? Тебе… для тебя это ничего не значит, да? Ничего? Ты просто заплатила
мне за молчание?
Мгновение Эмма смотрела на него холодным взглядом, и вдруг
глаза ее смягчились. Она подбежала к зеркалу, едва не споткнувшись о стоящую
посреди комнаты коробку, и размашисто написала пальцем на пыльном стекле
несколько слов.
– Что это? – спросил Арман, приглядевшись. – Я ничего не
понимаю!
– Ну и не понимай. Это по-русски. Просто так… теплое
дружеское пожелание. Мой привет тебе. Моя благодарность. Понимаешь?
На миг она прижалась губами к его губам.
– Какие у тебя глаза… – пробормотал Арман. – Я люблю твои
глаза. Я люблю тебя! Мы еще увидимся? Когда?
– Когда ты прочитаешь вот это! – засмеялась Эмма, указывая
на зеркало, и помахала рукой: – Чао, бамбино!
И она выскочила за дверь, весело размахивая своей сумкой и
прозрачным пакетом, содержимому которого, не сомневался Арман, суждено быть
разбросанным по всем мусорным контейнерам, какие только попадутся Эмме на пути.
Он потянулся. Давно не испытывал такого счастья в постели!
Эта женщина могла бы из него веревки вить, если бы захотела. Только вот вопрос
– захочет ли? Неужели и правда они еще увидятся? Поскорей бы. Он снова хотел
ее. Так хотел, что с трудом удержался, чтобы не броситься следом.
Она сказала, что встретится с ним снова, когда он прочтет
эту русскую абракадабру, которая написана на зеркале?
Арман взял листок бумаги, роллер и аккуратно переписал буквы
с зеркала. Что за варварский альфабет! Да еще и почерк у его новой пассии,
конечно…
Придирчиво сравнив то, что было написано на зеркале, с
копией и оставшись довольным своим старанием, он открыл шкаф (дверцы снова
ужасающе заскрипели, однако Арман привык к этому звуку и давно не обращал на
него никакого внимания) и снял стопку своих маек со стоящего на нижней полке
телефакса. Заправил в него листок, поднял трубку, набрал номер:
– Борис? Привет, амиго. Ты еще не забыл свой родной язык?
Нет? Ну и хорошо. Я тебе сейчас пришлю по факсу некий русский текст, а ты мне
быстренько переведи, ладно? Ну, стартуем!
Факс заработал, листок пополз внутрь, потом высунулся наружу
и наконец вывалился в руки Армана. Почти тотчас зазвенел портабль:
– Арман?
Голос приятеля звучал как-то странно.
– Перевел?
– Перевести-то перевел… А скажи, откуда ты взял эти слова?
Кто их написал? Они адресованы тебе?
– Нет, не бери в голову, это я тут по одному делу работаю, –
быстро соврал Арман. Что-то было такое в голосе Бориса, что заставило его
соврать.
– Да? Ну ладно, тогда стартуем!
Факс затрещал. Листок медленно выдвигался из паза.
Наконец прошла отметка о приеме. Арман рванул листок и
перевернул его.
Твердым почерком Бориса рядом с непонятным русским текстом
было написано:
«Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох, козел!»
И еще:
«Извини, приятель, но таков перевод! Твой Борис».
– Que tu cruves, connard! – повторил Арман. – Чтоб я сдох, я
козел? Это мне?! Вот как? Вот так! Теплое дружеское пожелание? Привет,
благодарность? Она обещала, что мы увидимся, когда я прочту текст… Ну так я его
прочел! Значит, мы увидимся очень скоро!
Голос его звучал мстительно, однако глаза были печальны, и
губы дрожали горестно, обиженно, совсем по-мальчишески.
Вдруг стало трудно дышать. Он порылся в верхнем ящике
письменного стола и достал баллончик с лекарством, которым не пользовался уже
давно. Обхватил раструб губами, нажал на распылитель. Продышался. Да, а он-то
думал, его болезнь ушла. Выходит, нет. Что могло вызвать приступ? Да вроде бы
нечему… Или все дело только в волнении, в том комке, который закупорил горло,
когда Арман прочел эти беспощадные слова: «Que tu crиves, connard!Чтоб ты сдох,
козел!»
Ну конечно! Все дело только в стрессе. А стресс надо снимать
не медикаментами, а кое-чем другим.
Он достал из бара бутылку «Сюза», налил в стакан и залпом
выпил горьковато-сладкую жидкость. Потом осушил еще стакан, еще…
Удушье прошло. Бутылка опустела. Арман поставил ее в угол,
открыл дверь на площадку и свистнул. Снизу прибежала Шьен, ввалилась в
квартиру, видимо, очень довольная, что ее позвали. Арман опустился рядом с
собакой на колени, обнял ее, зарылся лицом в загривок. Шьен забеспокоилась,
рванулась было раз и другой, но не смогла высвободиться и вдруг тоненько,
тоскливо заскулила, словно заплакала.
Ну да, сам-то он не мог плакать, так пусть хоть Шьен над ним
поскулит…
* * *
Сначала Катрин подъехала к бистро «Le Volontaire». Кто
знает, может быть, она ошиблась и Арман так и сидит на своем месте, ничего не
видя, ничего не слыша, ничего не зная о неблаговидных делишках своей
подопечной?
Нет, разумеется, она была не так глупа, чтобы маячить в
своей приметной «Ауди» возле «Le Volontaire». А вдруг Фанни посмотрит в окно и
увидит ее? Катрин припарковалась на рю дю Фробур-Монмартр и пешком пошла к
бистро. Упрятав нос в мех (в целях маскировки она надела курточку попроще,
серенькую такую, украшенную всего лишь полосочкой песца, и упрятала под серую
шелковую косынку золотистые волосы), прошмыгнула мимо «Le Volontaire» раз и
другой. Нет, Армана не видно. Определенно не видно!
В очередной раз набрала его номер – абонент снова недоступен:
портабль или отключен, или разрядился, или Арман находится там, где сигнал не
проходит. Ну что ж, придется попытать счастья по его домашнему адресу.
