Катрин прошла к машине и, не возвращаясь на Друо, в объезд
через улицу Лафайет и Фробур-Пуссоньер, выбралась на бульвары. Она миновала
Републик, и только оказалась на пересечении бульваров Вольтера и Ришара Ленуа,
как на тротуаре мелькнула тощая фигура Армана. Вот повезло! Катрин уже положила
руку на клаксон, чтобы посигналить, но тут же передумала: Арман шел не один, а
с какой-то высокой женщиной. Лица ее Катрин не разглядела, отметила мельком
только хорошую фигуру, волнующую походку, надменно вскинутую голову и небрежную
одежду: какая-то курточка, какие-то джинсики…
Кто такая, интересно? Соседка? Случайная знакомая? Пассия?
Клиентка Армана?
Строго говоря, кто бы она ни была, Катрин было на нее и ее
присутствие совершенно наплевать, она уже собралась припарковаться впереди,
подождать, пока эта парочка с ней поравняется, эффектно выйти из автомобиля и
устроить Арману то, чего он, безусловно, заслуживал: снятие скальпа вместе с
головой. Но что-то остановило Катрин – наверное, все та же поистине кошачья
интуиция, которая вела ее по жизни, помогая совершать минимальное количество
ошибок.
Нет, сейчас не время скандалить с Арманом. Нужно подождать,
пока он останется один. Ничего, время у нее есть.
Она проводила взглядом Армана и его даму, вошедших в дом
(судя по адресу, здесь находился офис Армана, здесь же, такое впечатление, он и
жил), и обратила внимание, что за парочкой брела большая белая собака. Чья? Да
не все ли равно, Катрин, как и всякое существо из семейства кошачьих, собак не
терпела. Она выбрала удобное место для парковки, откуда хорошо просматривался
подъезд, и приготовилась ждать.
Ждать пришлось долго – не меньше часа. Катрин успела
позвонить своему мальчику и поворковать с ним, оторвав от просмотра очередного
детектива. Куда бы он хотел пойти вечером? Роман подумал немного и выбрал
ресторан универмага «Samariten», что напротив Пон-Неф. Катрин удивилась такому
выбору, и Роман со смехом объяснил, что название ресторана звучит как
«Toupary», а по-русски это самое «тупари» означает «идиоты», «дураки» – короче
говоря, les imbйciles. И это смешно: побывать в ресторане для тупарей, pour les
imbйciles.
Катрин посмеялась вместе с ним, согласилась пойти в
«Toupary», бросила на прощанье:
– Bisous-bisous! Целую-целую! – и снова уставилась на дверь.
Буквально пять минут спустя ее терпение было вознаграждено:
высокая дама вышла. Вид у нее был какой-то… не то чтобы помятый, не то чтобы
растрепанный… Ну, словами это не определить, однако Катрин могла голову дать на
отсечение, что эта долговязая высокомерная особа только что трахалась с Арманом
так, что пыль летела. «Да провалиться мне на этом месте, – подумала Катрин, – у
меня на такие делишки глаз-алмаз!»
Вот-вот, вместо того чтобы заниматься делом, Арман
кувыркается в постели с какими-то особами не первой молодости! Извращенец, ох,
извраще-енец… А когда Катрин, словно невзначай, раскинулась перед ним на своих
знаменитых черных простынях, он сделал вид, будто не понял намека.
Да ладно, может, у него такая этика: не спать со своими
клиентами. Значит, эта особа не клиентка? Или с ней Арман засунул свою этику в
одно общеизвестное место?
Дамочка сия, однако, оказалась очень странная. Едва ступив
за порог подъезда, она достала из прозрачного пластикового пакета, который
держала сейчас в руках, горсть каких-то разноцветных обрывков и бросила их в
зеленый пластиковый пакет, какие с некоторых пор были приспособлены в Париже
вместо урн для мусора. В урны одно время всякие идиоты повадились бросать
взрывные устройства, ну а тут, через пластик-то, все насквозь видно.
Дама пошла в сторону пляс Републик, и все время, пока Катрин
могла ее видеть (бульвар Вольтера просматривался далеко), она останавливалась
около каждого мусорного пакета или контейнера, выставленного на улицу из
подъезда, и бросала туда по горсти обрывков. Наконец, видимо, содержимое ее
пакета иссякло, она выкинула в очередную мусорку и оставшиеся бумажки, и сам
пакет и чуть не бегом ринулась дальше.
Когда она скрылась из виду, Катрин еще минут пятнадцать
посидела, ожидая, не появится ли Арман. Не дождалась, пожала плечами и вышла из
автомобиля. Заперла дверцу, включила сигнализацию и двинулась к подъезду
Армана. Проходя мимо мусорного пакета, замедлила шаги, снова пожала плечами,
как бы сама себе дивясь, и, быстро оглянувшись туда-сюда, не наблюдает ли кто,
заглянула внутрь. Разноцветные обрывки были перемешаны с мусором, но Катрин
показалось, что это клочки каких-то фотографий. Было бы, конечно, очень
любопытно рассмотреть их, но даме в сером песце как-то не к лицу – вернее, не к
песцу! – копаться в отбросах. Поэтому пришлось поумерить любопытство.
Так, на подъезде кодовый замок, а код в рекламной листовке,
конечно, не указан. Ну, это задачка для дураков, для тупарей: четыре цифры чуть
ли не стерты, значит, на эти кнопки и нажимают чаще всего. Катрин нажала 4679 –
и замок чуть слышно зажужжал, давая сигнал, что можно входить.
Она вошла. Поднялась на первый этаж – и очень удивилась,
увидев, что дверь нужной ей квартиры приоткрыта.
Тихонько постучала. Дверь колыхнулась, но ответа Катрин не
услышала. Тихонько заглянула и прижала ладонь ко рту, глуша крик: на полу,
разбросав руки и ноги, лежал Арман.
Что с ним? Жив? Мертв? И если да, то кто его… Та самая
надменная особа?
Ой, кажется, надо как можно скорей уносить отсюда ноги!
Тут что-то зашевелилось позади тела Армана, и Катрин увидела
ту самую грязно-белую псину, которая недавно шла за ним по улице. Собака
посмотрела на Катрин и предостерегающе гавкнула.
Еще не хватало шум поднимать!
– Пошла вон, дура! – прошипела Катрин. – Ну, пошла отсюда!
Собака поднялась. Катрин испуганно огляделась и увидела в
углу вешалку, а под ней длинный зонт-трость. Схватила его и замахнулась:
– А ну, давай гуляй!
Собака поджала хвост, опустила голову и, прижав уши,
стремглав ринулась в приоткрытую дверь.
Катрин поставила зонтик на место, и в эту минуту Арман
что-то пробормотал и повернулся на бок. Ага, выходит, он все-таки не мертв, а
спит. И, судя по запаху, по стакану на полу и по пустой бутылке «Сюза»,
валяющейся в углу, он спит пьяным сном.
– Фу, гадость какая! – пробормотала Катрин, которая любила
выпить, умела пить, совершенно не пьянея, а потому презирала слабаков, которые
валятся с ног после какой-нибудь бутылки аперитива.
