Она говорила прерывисто, и Фанни никак не могла понять: она
просто волнуется или постоянно останавливает себя, чтобы не сказать чего-то
такого, чего гостья ни в коем случае не должна услышать?
– Пока ничего не получается, – продолжала Эмма. – Я сбила
его с толку, увезла из России, но я так и не смогла дать ему то, чего он хотел.
И вот теперь он пытается что-то найти сам. Какое я имею право ему мешать? Если
я не смогла дать ему ни денег, ни стабильного положения здесь…
– Я смогу! – порывисто выкрикнула Фанни. – Я смогу! Я не бог
весть как богата, с Лораном мне, конечно, не сравниться, и у меня нет мешка с
бриллиантами, но я…
– Что? – Голос Эммы стал ломким. – Что вы сказали? Мешка с
бриллиантами? Это вы о чем? Откуда вы зна… я хочу сказать, почему речь зашла о
бриллиантах? Вам что-нибудь говорил о них Роман?
– Роман? – удивилась Фанни. – О бриллиантах? Да нет, ни
слова, никогда. А почему это вас задело?
– Да так просто, – пожала плечами Эмма. – Мы с Романом часто
мечтали, что приедем в Париж, найдем случайно на улице мешок с бриллиантами и
будем жить припеваючи. Ну, знаете, такие детские мечты… – Она слабо улыбнулась.
Фанни взглянула на нее с жалостью, второй раз за день
убеждаясь, что у бедняжки совершенно цыплячьи мозги. Мечтать о том, чтобы найти
на улице мешок с бриллиантами, и в расчете на него притащиться из России в
Париж? Да это ведь смеху подобно! Какое счастье, что Роман уродился не в маман.
Никаких дурацких бредней насчет бриллиантов Фанни от него, к счастью, не
слышала. Нормальный, трезвомыслящий парень, хоть и с некоторыми закидонами,
конечно… Однако вся надежда, что его трезвомыслие возьмет верх над этими
глупостями мамочки.
– Извините, я перебила, – сказала Эмма. – Значит, вы
говорили, что мешка с бриллиантами у вас нет, но…
– Но! – подхватила Фанни, которая свою речь практически весь
день обдумывала и даже набросала на листочке, да забыла его на своем столике.
Надо надеяться, никто из обслуги не сунется в ее бумаги и не прочтет этот
безумный текст, не то решат, что у мадам очень далеко уехала крыша. – Но я живу
безбедно, поверьте мне. «Le Volontaire» приносит стабильный доход, и у моего
дела прекрасные перспективы. Однако, конечно, управлять таким бистро должен
мужчина, причем молодой мужчина. Что бы там ни говорили об эмансипации, наша
страна – это страна мужчин, – слабо улыбнулась она.
– Успокойтесь: весь наш мир – это мир мужчин, – усмехнулась
Эмма. – Впрочем, погодите, я что-то не возьму в толк: если Роман вернется к
вам, вы предложите ему стать управляющим вашей собственности?
– Нет, я предложу ему стать моим мужем, – проговорила Фанни.
Ну надо же, ей удалось-таки выговорить это! А она боялась, что онемеет от
страха. Теперь главное – не останавливаться. – Он получит в свое распоряжение
«Le Volontaire», мои доходы, мой банковский счет (повторяю, я не миллионерша,
но деньги у меня есть), мою квартиру, а через некоторое время – все то, что мне
перейдет в наследство от одной престарелой родственницы («прости, моя милая
тетушка Изабо, но сейчас я все ставлю на кон. Или все получу, или… или ничего
не проиграю, кроме счастья»). Словом, я предлагаю Роману именно ту
стабильность, которой он лишен.
– Миленькая моя, – прошептала, видимо, потрясенная Эмма, –
вы хотите замуж за Романа? Но он ведь мальчишка! Он вам годится…
– Я знаю, – с душераздирающим выражением сказала Фанни…
Если бы у ее собеседницы была душа или, к примеру, сердце,
она, возможно, пожалела бы эту несчастную пешку на шахматной доске своих
фантазий. Но в том-то и беда, что душа ее была продана дьяволу, а сердце…
сердца у нее, очень может быть, никогда и не было, а с левой стороны груди был
укреплен отличный, сильный, здоровый мотор для перегонки крови. Недаром же она
считала любовь всего лишь средством для укрепления сердечной мышцы. И
беспрестанно тренировать эту самую сердечную мышцу, рискуя ее надорвать, Эмме
нравилось больше всего на свете…
– Я знаю, что вы хотите сказать, – продолжила Фанни, – но
лучше не нужно. Ничего не говорите! Роман для меня – все, все на свете, вы
понимаете?! Он может быть моим мужем, отцом, сыном, любовником, братом, другом,
потому что рядом с ним я чувствую себя вовсе не старой, мудрой и опытной. То есть
и это – да, и это тоже, но одновременно я чувствую себя и девочкой, которая
полюбила впервые и не знает, что делать с этой любовью. У каждого из нас свой
мир, в котором другой ничего не понимает. Мы можем быть друг для друга
проводниками в этих мирах, переводчиками с чужих языков на наш общий язык… А
любовь смягчит и сгладит все то, что должно отдалять нас друг от друга. Моя
любовь, конечно, – тут же поправилась она с кривой, страдальческой усмешкой. –
Моя любовь! Я понимаю, что рано или поздно Романа потянет к молоденькой
девушке, ему захочется иметь детей, ну и все такое. Ради выгоды можно спать с
не слишком-то молодой дамой лишь до поры до времени, но когда это время
наступит, юный любовник должен будет уйти в другую жизнь – и уйдет…
Она осеклась, взглянув в лицо Эммы. Внезапное выражение
страдания так исказило ее черты… Что с ней?!
Эх, если бы Фанни знала… если бы она только знала, что
именно в эту секунду она положила незримый черный шар на незримую чашу весов,
на которых незримые судьи взвешивали приговор: жить или умереть Роману
Константинову после того, как безумное предприятие, в котором он участвовал,
увенчается успехом! Шансы были абсолютно равны, мучительные pro et contra
уравновешивали друг друга. Но после черного шара Фанни чаша с надписью «смерть»
перетянула.
Что же такое с Эммой? А, ну понятно. Ведь Фанни все время
забывает, что Роман – ее сын. Какой матери будет приятно, когда о страсти к ее
молоденькому, свеженькому, гладенькому мальчику вдруг станет пылко рассуждать,
просто-таки в голос петь ее ровесница, с теми же морщинками у глаз, с теми же
поперечными полосками на шее, намеком на второй подбородок и складками у рта?
Ну, это слишком сильно сказано, конечно. Никакого второго
подбородка и даже намека на него нет ни у Эммы, ни у Фанни. Морщинки у глаз
обозначают, скажем так, те места, где раньше была улыбка (если вспомнить слова
великого шутника Марка Твена), складки у губ совсем не такие уж клинические, а
если прибегнуть к ухищрениям современной косметологии, их можно убрать буквально
за один сеанс, а шея… Шея у Эммы гораздо лучше выглядит, чем у Фанни, это
приходится признать. На ней нет никаких морщин, просто обидно.
Вот так они и смотрели друг на друга, эти две женщины,
сделавшие ставки на одного и того же молодого мужчину… Только ставки эти были
разные, такие разные… Но зато и выигрыши светили каждой несравнимые!
