Я никак не мог выкинуть из головы небесных блох, и то, что блоха может сесть на тебя и заключить в свое мерзкое объятие. Надеюсь, у тех, кого мы убили, не осталось друзей, которые решат отомстить. Впрочем, наверное, у блох и не бывает друзей, а только соперники.
– Скольких ты убил? – спросила Дженин.
– Пятнадцать. Может, двадцать. И стряхнул еще больше.
– Неплохо. Мы еще сделаем из тебя охотника за облаками.
Она и не догадывалась – возможно, она говорила вовсе не всерьез, – но именно эти слова мне нужно было услышать.
19. Дома
До самой последней минуты я и не вспоминал об уроках. Дом уже показался на горизонте, и мы сидели на палубе, торопливо решая примеры. Мы закончили за пять минут до того, как причалили.
Стоило только пришвартоваться, и Каниш сразу отправился искать торговцев водой, чтобы привести одного на корабль. Мы с Дженин в это время прибирались на палубе.
Вскоре появился торговец. Тучный коротышка определенно запыхался, пытаясь поспевать за Канишем. Вразвалку он поднялся по трапу, поклонился Карле и присел с ней рядом, выжидая, пока Каниш наберет в кувшин воды из резервуара. Каниш вернулся с кувшином и двумя кружками, которые поставил между ними на палубе.
Карла разлила воду и протянула одну кружку торговцу. Он взял кружку из ее рук. Принюхался. Присмотрелся с напускным неудовольствием. И только потом осторожно поднес к губам. Отхлебнул, прополоскал рот и с гримасой проглотил воду.
– Гмм… – протянул он. – Что ж…
– Ну? – спросила Карла. – Сколько дадите?
– Что ж, – вздохнул торгаш, – мне от воды такого разлива толку мало, но думаю, я могу помочь вам и сбыть ее с рук. Вдруг кто-нибудь купит! Для мытья она вполне сгодиться, или, может, умываться, или там цветы поливать.
Глаза Каниша сверкнули. Торговец прекрасно понимал, что это вода отменного качества, но не мог не попытаться сбить цену. Это даже не привычка – это уже инстинкт.
– Не нравится, – процедил Каниш, – скатертью дорога. Найдем другого покупателя. Я могу продать воду частнику на раз-два.
И Каниш щелкнул пальцами прямо под носом у торгаша. Тот и бровью не повел. Он привык к ожесточенным торгам, он жил ими. Это был его хлеб с маслом.
– Каниш! – одернула Карла, призывая его держать себя в руках.
Каниш отошел в сторону, предоставляя ей решать вопрос. Начались затяжные переговоры. Торгаш снова попробовал воду. Согласился, что да, со второго глотка вроде не так уж плохо. Пить можно. Не «первоклассная десертная», конечно, но вполне приличная.
Так все и продолжалось, пока они не договорились о цене. Они пожали друг другу руки, и торговец ушел. Вскоре он вернулся в сопровождении своих рабочих. С собой они привезли большую бочку, которую подсоединили к корабельным бакам и осушили их. Потом торговец заплатил Канишу, Каниш пересчитал деньги – дважды, – и на том они разошлись.
И мне пора было уходить. Я поблагодарил охотников за то, что взяли меня с собой – как меня всегда учили.
– Не за что, Кристьен, – сказала Карла.
– Тогда увидимся завтра, – обратился я к Дженин.
– Конечно. Надеюсь, тебе понравилось.
– Понравилось.
– Тогда мы в расчете за гостеприимство.
– Пусть это не останавливает тебя, если решишь снова меня пригласить, – сказал я.
– До завтра, Кристьен.
Я кивнул Канишу. Он кивнул в ответ, чуть заметно. А может и не кивнул. Может, из-за качки на корабле мне так показалось. Потом я помахал им рукой на прощание и направился домой, со спальником за одним плечом и рюкзаком за другим.
Я шел по знакомой дороге, мимо знакомых мест и людей. Вскоре в поле зрения показался и мой дом, и сразу за ним – дивная панорама бескрайнего неба и далеких островов.
Мама возилась в своем маленьком садике. Из дырочек лейки в ее руках текли ручейки воды. Нужно иметь хороший достаток, чтобы позволить себе сад и бассейн, пусть даже только наполовину наполненный водой. Папа сидел и читал газету с напитком в руках. Он поднял голову и заметил меня, помахал мне рукой и окликнул маму.
Мне показалось, что я уже не являюсь такой неотъемлемой частью этой семьи и этого дома, как раньше. Я побывал там, где они не бывали никогда, видел чудеса, которых они не видали. Наверное, так это и случается: мало-помалу ты взрослеешь, мало-помалу отдаляешься от привычных вещей. А в один прекрасный день понимаешь, что отлепился от этого всего окончательно, и никто тебя больше не держит, не так, как раньше. Как будто ваши руки еще тянутся друг к другу, но пальцы уже не могут соприкоснуться. Вы выскользнули из их хватки; вы их отпустили.
– Хорошо провел выходные, солнышко? – спросила мама. – Понравилось тебе кататься со своими… – она замялась, обдумывая, как бы назвать охотников, и в конце концов сделала выбор: – …друзьями?
Я сказал, что все было хорошо, очень занимательно и крайне познавательно. Образовательный аспект я подчеркнул особо. Папа слушал меня с любопытством и в то же время с сомнением.
– Все уроки сделал?
– Конечно.
– Молодец.
Мне хотелось взять и рассказать им, что я принял важное решение, что я теперь знаю, чем хочу заниматься в жизни, кем хочу быть. Я знал, как хочу проводить свои взрослые годы и дни, пока мне не придет конец.
Когда я вырасту, я хочу стать охотником за облаками и уехать из дома…
Но даже мне самому это казалось на слух каким-то детством. Все из-за этого «когда я вырасту».
Я хочу стать охотником за облаками… однажды… в скором времени…
Так что я ничего не стал говорить. Еще не время. Я решил пока держать это при себе. Потому что я так и видел, как мамино лицо исказится негодованием и разочарованием, а папа скупо отмахнется, дескать, да пусть мечтает, скоро у него это перегорит. Как будто он знал все на свете, в том числе и то, что мои мечты – лишь кратковременный этап на пути к великой зрелости.
Нет уж, я оставлю свою цель при себе и буду шаг за шагом подбираться к ней. И однажды я уплыву. Я отчалю в широкое синее небо в поисках величественных бело-серых облаков. И тогда – тогда – я уплыву, чтобы никогда не возвращаться.
До школьных каникул оставалось учиться еще полтора месяца. Но это оставшееся до них время тянулось намного дольше, чем любые самые длинные каникулы. Вот он – я, и вот все мои великие планы, и нам подрезает дорогу вечность. Между нами выросло непреодолимое препятствие – время. Этот барьер никому не осилить. Эту стену никому не перелезть. И я не слышал, чтобы кому-то удалось изобрести прибор, который ускорил бы ход времени.
