– Так и быть. Мы надеемся на твою помощь. В спасении… и том, что нам, возможно, придется делать.
– А что, если я не захочу помогать и мстить? Что, если я не захочу иметь к этому отношения?
– Нам просто нужно, чтобы ты остался и присмотрел за кораблем. И все. Тебе не надо будет сходить на сушу.
– Тебе не кажется, что все это стоило бы рассказать мне заранее и заранее спросить моего согласия? – спросил я. – И объяснить, во что именно я ввязываюсь? А не откладывать разговор до тех пор, когда будет уже слишком поздно, и я не смогу никуда деться? А если я хочу отказаться и вернуться домой?
– Как хочешь, Кристьен, – сказала она. – Если ты боишься…
– Я не боюсь, просто… – Хотя к чему было врать? И я поправился – Да, Дженин, я боюсь, что в этом такого? Разве ты сама не боишься? Зачем притворяться, что мне не страшно, когда да, страшно? Страха не нужно стыдиться. Я живой человек, и это нормальная человеческая эмоция. Мы ничего не можем с этим поделать. Так что да, я боюсь, и это чистая правда. Я не гордый, и не дурак, и могу это признать. Тебе самой разве не страшно?
– Страшно, – ответила она. – Но какое это имеет значение? Это мой отец. Конечно, мне страшно. Но мы можем помочь друг другу быть смелее, что скажешь?
Я не ответил.
– Слушай, Кристьен! Мы не заставляем тебя ничего делать против твоей воли. Если не хочешь плыть с нами до самого Квенанта, ничего страшного. Мы ссадим тебя на ближайшем населенном острове. Позвонишь оттуда своему отцу, он приедет за тобой и заберет домой. Или даже сможешь сесть на небесный автобус. Просто я думала, ты хотел приключений.
– Хотел, да. Но…
– Всегда есть «но», говоришь…
– Но я не думал, что придется… убивать кого-то… или самому умереть.
– Если повезет, обойдется и без того, и без другого. А если и придется убивать, то нам – не тебе. Будешь просто смотреть. Точнее, просто отвернешься. Как тебе такой вариант?
Ветерок сдул длинные черные пряди с ее лица. Она ушла к другому борту, оставив меня наблюдать за клочьями облаков и размышлять, во что-то я ввязался.
Мне на ум пришли однажды прочитанные в одной книге слова. Там было сказано, что в жизни есть две трагедии: первая – это не получить желаемого, и вторая – получить это. Никогда не понимал, что же это значит. Теперь вот начал.
Она окликнула меня:
– Ну что, Кристьен? Высадить тебя на ближайшем острове? Или поедешь с нами дальше? Я бы хотела, чтобы ты остался. Но не хочешь – как хочешь. Это наша дело. Не твое. Мы поймем. Я не стану думать о тебе хуже.
– Нет, – ответил я. – Я останусь. Останусь.
Я ответил ей, не задумываясь. А потом задумался. Крепко и надолго. Я подумал, не сошел ли с ума. Но это было довольно приятное безумие. И я не собирался менять решение.
Я остался, потому что она сказала, что хочет этого. И это было единственной причиной.
26. Ныряльщики
Самое странное, что всего пару часов спустя меня уже почти не тревожило то, что ждет впереди. В конце концов, все живут с постоянно занесенным над головой мечом, просто немногие отдают себе в этом отчет.
Несчастные случаи, болезни, смерти, катастрофы – эти угрозы висят над нами каждую минуту каждого дня. Но мы стараемся делать вид, будто их не существует, мы учимся закрывать на это глаза, чтобы можно было просто жить и не вздрагивать каждую минуту.
Я утешал себя тем, что путь до Запретных Островов был долгим. Мы еще не там. Мы можем туда вовсе не добраться. Впереди нас ждали еще и Острова Ночи. Вдруг мы не осилим даже этого отрезка дороги?
Так зачем же бояться смерти от рук фанатичного квенанта, когда нас еще вполне могут успеть проглотить небесные акулы? Зачем дергаться из-за одной конкретной опасности, когда на каждом шагу поджидает еще с десяток других? Нет уж. Если переживать обо всем плохом, что только может случиться, то не успеешь порадоваться и тому хорошему, что время от времени происходит.
Мне было интересно, кто станет тосковать по мне, если я погибну. Родители, конечно; пара школьных друзей; или Дженин, если она сама останется в живых. Мне даже могут поставить красивый памятник в мемориальных садах. Кладбищ у нас нет, ведь мы никого не хороним. Все и вся в конце пути своего обращаются в прах. Солнце дарует нам жизнь, и солнце забирает нас после. Солнце – это тепло, светло и жизнь, а еще оно – смерть и тьма, кладбище и забвение. Там мы хороним своих мертвецов. Чистое пламя. Никакого гниения, никакого разложения. Просто долгая дорога вниз, где заканчивается сам воздух, к величайшему, негасимому, всепоглощающему огню. После поминальной службы мы выходим в небо, обернув покойника саваном, опускаем тело за борт и даем ему упасть.
В отсутствие могил нам остаются только памятники в мемориальных садах. Наша память и память о памяти. И покуда жив хотя бы один человек, который хранит память о нас, мы будем живы в ней. Вот во что мы верим.
Неподалеку от нашего дома есть поле поминовения – на мысе прямо над бездной. Некоторые имена на тамошних памятниках принадлежат еще колонизаторам – тем самым, которые попали сюда с перенаселенной, загрязненной, разрушенной войнами, умирающей Земли. Имена, даты, названия незнакомых городов и цитаты из древних стихотворений.
Я отдыхал на палубе, размышляя обо всем об этом, когда подошел Каниш и уставился на меня сверху вниз. Как всегда, за пояс у него был заткнут нож, и в кулаке он тряс кости. В кои-то веки он был дружелюбно настроенным, а по его меркам даже общительным.
– Эй, парень…
Я сощурился и посмотрел на него. Каниш ухмыльнулся.
– Значит, хочешь стать охотником за облаками?
– Возможно, – ответил я. – Когда-нибудь.
Я увидел, как за его спиной поднялась с палубы Карла.
– Ага, – сказал Каниш. – Если хочешь стать охотником за облаками, то и выглядеть должен под стать охотнику за облаками. А чтобы выглядеть, как охотник…
Он вытащил нож из-за пазухи и его кончиком указал на грубые шрамы на своем лице, идущие от глаз ко рту.
– Каниш…
Карла встала рядом с ним и приготовилась, если что, отобрать нож. Но он всего лишь посмеялся над ней – или, скорее всего, надо мной.
– Я просто предложил, – сказал он. – Вызвался оказать парню маленькую услугу.
И с этими словами он вернулся в рубку – посмотреть наши координаты и слегка подправить курс. Потом он принялся насвистывать, словно все ему было нипочем, и это не он только что предлагал мне внести незначительные хирургические изменения в свою внешность при помощи заточенного и скорее всего грязного ножа.
