"Охотнички! Небось, элитой себя считают! — успел подумать Танти, — Не на тех напали!"
Вот открытые места у сквоков в первую очередь и пострадали. Почти одновременно все три головы превратились в искромсанные кровавые клочья, и тут же безостановочный огонь перенёсся на шуршонов. Этих монстров уничтожили уже с некоторым трудом. Последнему неосёдланному муравью, даже удалось почти добежать до стреляющих. Пара метров отделяла бессильно застывшую клешню от ноги Тантоитана.
Тот шумно выдохнул от напряжения и коротко спросил через коммуникатор:
— Гарри, как у вас?
Натужное пыхтение, послышавшееся поначалу, командира напугало чуть не до смерти. Он уже развернулся, собираясь бежать в обратную сторону, как пыхтение прекратилось и курсант Стенеси доложил:
— Справились! Просто самый последний шуршон успел проскочить склон и в нашу норку сунуться. Чуть голову Ромке не откусал, гадёныш. Вот, тужились, пока вытолкали.
Бровер тоже не преминул добавить:
— До чего живучая тварь! Наверное, игл сто ему загнал, а он всё прёт да жвалами шевелит… Да и огромный какой!
— Уходим ребятки, быстрей, быстрей! — заторопил Парадорский, оглядываясь на своих товарищей и с удивлением осознавая, что те уже повесили себе за спину по игломёту, а теперь интенсивно срывают с сёдел подсумки с боезапасом игл. — Молодцы! Лихо вы паузу пользуете! — не сдержался он от похвалы.
— А то! — буркнул довольный Бергман. — Сам трофеи не захватишь, от командира ничего не достанется.
Возможно этот разговор, а может и желание Гарольда иметь точно такое оружие, но и он не преминул обобрать трупы на предмет оружия. Потому что ими подстреленные сквоки тоже оказались то ли элитой, то возможными командирами, по какому-то там праву носящими игломёты.
Когда все сгрудились возле промоины, спешно заползая внутрь, Гарри успел похвастаться игломётом:
— Вот теперь я постреляю! — потом кивнул на спину Бровера, — Жаль, второй своими выстрелами повредили.
— Так зачем тащишь? — удивился Танти усердию Романа.
— Ничего, может Армата починит. Он ведь разбирается лучше нас.
— Ладно, шевели конечностями. Лидия, взрывай третий и чётвёртый! Посмотрю, как мы всё это доволочем до лаборатории. Как бы, не надорваться.
И в самом деле, груз оказался предельный для всего отряда. А ведь ещё следовало по ходу быстрого отхода отстреливаться от хищников, присматривать за коварными растениями, регулярно кропить резко пахнущими экстрактами пути отхода и не сбиваться при этом с основного пути.
Когда отошли на самое безопасное расстояние, подорвали все оставшиеся заряды. Теперь не только вся пещера, но и все подходы к ней были основательно завалены и обезображены. Даже если спасательной команде сквоков и удастся быстро очистить проходы, они всё равно вряд ли разберутся, откуда атаковали и куда потом скрылись нападающие. Если бы не исчезновение игломётов, то и вообще бы приняли диверсию за дело контактного минирования.
До лаборатории добирались больше трёх часов. Не только потому, что место для засады Тантоитан выбирал как можно дальше от импровизированной партизанской базы, но и по причине крайней усталости и перенапряжения. Что шуршона, что сквока, что всю его амуницию во время переноса возненавидели так, что когда горбатого пленника привязали к импровизированному месту допроса, любой из воинов отряда был готов пытать его, не задумываясь о моральной стороне вопроса.
Благо что применять древние методы не пришлось. Хрипло дышащий, от перенагрузки Бит, приблизился к сквоку и дал ему несколько резких, скорее очень болезненных, пекущих пощечин. Горбун сразу дёрнулся, приходя в сознание, и бешено вращал глазницами, полными красных полопавшихся капилляров:
— Вы…! Вы…, уроды! Вас всех, всех порешим! — зашипел он, плюясь слюной и кровью с разбитой губы. Но телохранитель не собирался выслушивать от врага какие-либо оскорбления. Да и бить его он больше не стал:
— Очнулся, касатик? Вот и прекрасно!
Достал откуда-то из своих запасов амуниции небольшой пластиковый, одноразовый укол и вогнал всё его содержимое в шею пленника. Тот дёрнулся, пытаясь избежать неизбежного, но вскоре глаза его стали мутнеть, словно при дрёме.
Но вопрошающий взгляд уставшего как и все Парадорского, Бит с готовностью пояснил:
— Домутил. Завалялся тут у меня…
— А антидот есть?
— Зачем? За восемь часов из него всё и так вытянем, что надо. А потом кому он будет нужен? Не таскать же за собой на верёвке.
Вполне логические размышления, обрекающие тем не менее пленника на верную смерть через девять часов. Психотропная сыворотка правды, под названием домутил, заставляла любого человека отвечать на любые правильно поставленные вопросы довольно долгое время. Но вот если по истечении шести-восьми часов не вколоть допрашиваемому человеку специальный антидот, или иначе говоря противоядие, то пленник умирал. В данном случае было не до моральных сантиментов, следовало срочно выяснить тайну, из-за которой могли погибнуть миллионы ни в чём не повинных людей. Но всё равно Танти не смог присутствовать при начавшемся допросе. Вполне справедливо решив, что оба телохранителя и так его проведут со знанием дела.
Большинство ребят из отделения уже завалилось спать. Разве что Роман Бровер на дальнем столе помогал принцу привязывать туловище шуршона, да Армата решил всё-таки сразу повозиться с повреждённым игломётом. Парень вполне справедливо предполагал, что после починки трофей ему достанется по праву и от этой перспективы у него даже сон пропал. Подобная единица вооружения никогда не помешает, поэтому командир не стал отправлять товарища спать, а бочком отправился к своей девушке, которая возилась с пробирками возле вытяжного шкафа:
— Привет, Клеопатра! Как вы тут, не скучали?
Его любимая посмотрела на него вначале слишком уж многообещающе и с некоторой обидой. Но когда рассмотрела, что он цел и невредим, не сдержала довольного вздоха:
— С тобой вообще не стоило разговаривать! Из воина превратил меня в лаборантки!
— Тоже кому-то надо. Тем более что его высочество как раз тебя попросил в помощь. Да и вообще, у нас в засаде было скучно и неинтересно.
— Ха! Что ты говоришь!?
— Ага! Долго дремали, потом чуть постреляли и после этого волокли эти тяжести как последние ослы.
Во взгляде любимой появилась жалость:
— Могли бы хоть что-то бросить.
— Вроде всё ценное…
