– А теперь куда? – сипло поинтересовался шофер.
– Я же называл адрес, когда делал заказ! – удивился Алексей. И повторил Леночкин адрес: – Троицкая[106] восемнадцать дробь пять, это на углу Троицкой улицы и Графского переулка…
– Вы не так поняли! – снова просипел таксист. – Я интересуюсь, как поедем, по поверхности или под землей? Сами знаете, под землей проезд бесплатный, а по поверхности – денег стоит, и немалых. Пять рубликов сверху отдай и не греши! Это ж, считай, почти втрое дороже выйдет. А если с другой стороны посмотреть, по поверхности я вас прямо к подъезду доставлю, а под землей – только до соседнего двора. Нет у них своей подземной стоянки. Так что вам придется метров сто до подъезда идти. Тут вот дождик обещали, а зонта у вас нет, можете промокнуть.
Алексей задумался. Действительно, с тех пор, как в семидесятые годы в исторической части города началось строительство целой системы подземных парковок и тоннелей, право бесплатного проезда по наземным магистралям постепенно ограничивали. На сегодняшний день это разрешалось только общественному транспорту, аварийным службам и экскурсионным автобусам. Частному транспорту и такси за езду по наземной части приходилось платить.
– Едем по наземной части! – решил он. – Не будем рубли беречь! День у меня сегодня особенный, и промокнуть не хотелось бы.
И снова погрузился в чтение.
Одесса, 7 (19) июня 1897 года, суббота
В тире пришлось, что называется, «выложиться по полной». Отработал комплексы со своим привычным «сейфети аутомэтик», причем во всех вариантах – и в правой руке, и в левой, от бедра и в классической стойке, с мгновенным выхватыванием и после перекатов. А потом попробовал проделать то же самое с «наганами». Мало того что здесь эта модель была куда привычнее и к ней легче было достать патроны, но и по безопасности она почти не уступала. А семь патронов вместо пяти – достаточно весомое преимущество. Опять же, патроны дешевле. И кучность выше. И дальность уверенной стрельбы. Короче, все было за то, чтобы эту модель попробовать. Я и старался.
Результаты первой попытки обнадежили, но не более того. Для меня лично результат был скромный. А Генри Хамбл меня за такие результаты просто уничтожил бы морально.
Но, будто этого мало, я, дорвавшись до стрельбы, поупражнялся еще и с винчестером.
Поэтому, когда я выходил из тира, в ушах немного звенело. Тем не менее, несмотря на усталость и явный дефицит времени, я решил заскочить к Гольдбергам. Хотелось немного подробнее порасспросить их о госпоже Ухтомской. Просто для того, чтобы не наступить случайно еще на какую-нибудь «мину».
И с удовольствием узнал, что она тоже обо мне расспрашивала.
А потом направился домой, переоделся и двинул в лабораторию. Накануне снова не спал ночь, вместе со Степаном переводил карбид кальция в бензол. А в дневное время, еще начиная со вторника, – отлаживал работу установки по электролизу. Как-никак, именно она была «сердцем» продуманного мной процесса. Вернее, не она сама, а едкий натр и хлор, который она вырабатывала из поваренной соли[107].
За прошедшие дни я отладил оба режима, в которых планировал использовать установку. И обучил Андрейку и Семку приглядывать за ее работой. Как раз сегодня я торжественно сообщил, что отныне они – «операторы электролизной установки», серьезные работники, и что их зарплата теперь будет не по девять рублей на брата в месяц, а по пятнадцать.
Степана, надувшегося было из-за того, что его уравнивают с «молокососами», я успокоил тем, что он отныне стал мастером, а не простым рабочим, так что и ему жалованье подымается. Аж до четвертного[108] в месяц!
В первом, более простом режиме из хлора и водорода вырабатывалась концентрированная соляная кислота. Около половины полученного едкого натра я превратил в соду. Во втором, чуть более сложном, водород просто сжигался, а вот хлор и едкий натр смешивались, давая хлорат натрия и поваренную соль. Соль, как легко догадаться, возвращалась в электролизную ванну, а хлорат натрия аккуратно высушивался и откладывался для использования в дальнейшем. Сегодняшней ночью мне понадобятся продукты обоих режимов.
Начал я с наиболее простого, с выработки углекислого газа. Оно только звучит сложно, а так эту реакцию даже дети знают. И частенько проделывают, несмотря на ругань взрослых. «Домашний лимонад» готовят. Берут соды на кончике чайной ложки, добавляют чуток сахара и лимонной кислоты. И сода тут же начинает «пузырики пускать». Бери и пей!
Вот эти пузыри и есть углекислота. В моем случае соду я гасил недавно выработанной соляной кислотой. И в чем была особая красота, снова получал поваренную соль. И, разумеется, снова пускал ее в процесс. В моем процессе расходовались только уголь, тот самый бросовый уголек, что остался от Юнгшуллера, выработанная из уголька электроэнергия и даровая вода. А из отходов получались только шлак и углекислота. Ну и аспирин, само собой, но он отходом не был, он был целевым продуктом.
Впрочем, до аспирина еще пахать и пахать…
Отладив получение углекислоты и ее осушение, выключил аппарат. Он мне теперь до самого утра не понадобится. И включил другой, где из хлората натрия и соляной кислоты получал хлор[109].
– Смотри, Степан, внимательно, – привлек я внимание своего помощника. – Первый этап – хлорирование бензола…
Одесса, 8 (20) июня 1897 года, воскресенье, утро
Покидал я лабораторию, как всегда, утром, уставший, но очень довольный. «Процесс пошел». Хлорбензол, продукт хлорирования бензола, сам по себе мне был не нужен. Он тут же шел в следующий аппарат, обрабатывался там едким натром и давал фенолят натрия.
Уже под утро я снова включил аппарат, выдающий углекислоту, и провел последнюю в эту ночь реакцию – перевел фенолят натрия в натриевую соль салициловой кислоты.
– Эта реакция, Степан, называется «карбоксилирование», – сказал я любопытному хлопцу напоследок и добавил: – А кислоту, извини, сил нет выделять при тебе. Спать хочу неимоверно, голова ничего не соображает, а там тщательность нужна. Так что после обеда займусь… А ты, как смену сдашь, домой иди.
– Юрий Анатольевич, а можно я после обеда тоже подойду? – взмолился хлопец. – Очень уж посмотреть охота!
– А домой появиться? Мать порадовать да перекусить? А выспаться когда? – с напускной суровостью оборвал я его. – Или ты спать решил, вместо того чтобы в церковь зайти? За душу больше не боишься?
– Так в церкву я вчера с вечера сбегал! – обрадованно ответил паренек. – А насчет домой заглянуть, так я ж бикицер![110]
Отмываясь под душем и переодеваясь, а после внезапного столкновения с госпожой Ухтомской на заднем дворе я взял за правило отмываться после работы в лаборатории и переодеваться в приличную одежду еще здесь, и наоборот, приходить сюда в одежде, приличествующей моему положению в обществе, а тут переодеваться в рабочее, я все думал о том, насколько все же Степана зацепило химией. И что нельзя дать этому интересу пропасть даром.
