А Полчище тем временем отступало и скапливалось.
День и ночь адепты нападали на их собирающиеся массы, погружаясь в серые и охристые облака пыли, сжигая и взрывая хрипло кричащие тени, бегущие под ними. Адепты школы Алых Шпилей шагали сквозь дымку со своими головами драконов, нанося удары по опустошенной земле. Вокалатай действовали с коварством волков, загоняя отбившихся тварей в ловушки золотого пламени. Маги школы Завета и сваяльские ведьмы растянулись протяженными рядами, как нити, унизанные звездами, неся смерть и разрушение скребницами слепящего гностического света.
Бойня была жестокой, но так и не уничтожила полностью шранков, которые, при всей своей примитивности, обладали инстинктивной хитростью. Они слышали сквозь терзающий душу рев, как адепты распевают свои заклинания, сотрясая землю колдовскими напевами, и рассеивались, мчались, как обезумевшие от огня лошади, взбивая пыль, чтобы скрыться в ней от неприятеля и приглушить накал вмешательства свыше.
Люди на заставах стали называть их Отбросами. Каждый вечер рыцари возвращались с историями о жестокой резне, которую было видно издалека, и люди удивлялись и радовались.
Имперские математики подсчитывали потери, сопоставляя полученные результаты с неумолимым скоплением кланов, но им было известно лишь то, что прибывает больше, чем убывает, независимо от того, насколько хитрую тактику применяют или насколько мощно колдовство. Полчище росло и раздувалось, собираясь в визжащие толпы, заполняя все больше и больше пространства на горизонте, пока весь Север не был охвачен криками.
Единственное, что математики знали точно, – число погибших адептов.
Первый кудесник из Алых Шпилей, адепт по имени Ирсальфус, пропал по чистой случайности. Среди людей господствовало предположение, что шранки, даже если им как-то удастся завладеть Хорой в бурном наплыве кланов, не догадаются о ее предназначении. Но после смерти пятого адепта люди поняли, что ошибались. То ли какие-то кланы сохранили артефакты (с неким пониманием, как ими пользоваться), то ли, что было более правдоподобно, в Полчище проник Консульт, запустив к ним уршранков. А может, просто пустил слух о Хоре и как ею пользоваться.
Это допущение не вызвало никаких прений в советах аспект-императора. Херамари Айокус, слепой гранд-мастер школы «Алых Шпилей», утверждал, что адептам следует покинуть поле боя.
– Иначе, – сказал он, – нас останется вполовину меньше, прежде чем мы достигнем ворот Голготтерата.
Но король-регент Высокого Айнона Нурбану Сотер, рассмеявшись, сказал, что в Великом Походе вряд ли вообще кто-нибудь сможет дойти до моря Нелеоста, не то что Голготтерата, пока адепты продолжают биться.
– Сколько еще битв? – выкрикнул он слепому гранд-мастеру. – Сколько еще contests вроде последнего мы сможем вынести? Два? Четыре? Восемь? Вот в чем вопрос.
Отбросы были такими живучими, утверждал Святейший ветеран, потому, что замедляли отступление Полчища, оттягивали голод и нападение. Оставить их означало вызвать новые несчастья.
– С каждой битвой мы бросаем жребий, – резко сказал старик с бессердечными темными глазами, ставшими такими во время Первой Священной Войны. – Можем ли мы все рисковать собой ради нескольких дюжин колдунов?
Вспыхнули споры, что редко случалось в присутствии Анасуримборов. Схоласты в основном выступали против, а высшая знать – за Отбросы. В конце концов, аспект-император провозгласил, что сражения с Отбросами будут продолжаться, но адептам следует объединиться в цепочки, чтобы сократить потери до минимума. Нападая все вместе, объяснил он, они будут представлять такую силу, что ни один шранк с Хорой не выдержит, если только кому-то удастся вынести ее из Полчища.
– Во всех делах мы должны стараться сохранить себе жизнь и в то же время жертвовать собой, – наставлял он. – Мы должны быть акробатами и канатоходцами душой и рассудком. Гораздо более сложные дилеммы встают перед нами, братья. И решения бывают гораздо более жестокие.
Так Полчище откатывалось назад, сжимаясь под острыми лучами тысячи огней. И четыре армии шли по опустошенной земле, сулившей им вечное бдение, по земле, пропитанной ужасом и славой Святых Саг.
Двигались во мрак Древнего Севера.
Король Нерсей Пройас собирался обсудить вопросы вооружения, опасных позиций на поле и стратегии их преодоления. А его Верховный Повелитель вместо этого спросил, обернувшись к нему:
– Когда ты смотришь на себя, заглядываешь внутрь, много ли ты видишь?
– Я вижу… то, что вижу.
Экзальт-генерал провел много бессонных часов на своей походной кровати, размышляя над их беседами, прислушиваясь к ночной жизни лагеря и его затихающему шуму. Воспоминания долгих лет преданной службы кружились у него перед глазами, жизнь, проведенная в бесконечных войнах, и возникало пугающее чувство, будто что-то изменилось, что эти разговоры, беспримерные по содержанию, стали свинцово тяжелыми в своей ужасающей определенности. Дивясь этой привилегии – сидеть рядом и беседовать о простых истинах с живым пророком! – он не меньше страшился скрытого смысла, таящегося в этих разговорах.
Анасуримбор Келлхус побывал не на одной войне, понял Пройас. Одна лежала далеко за пределами понимания ограниченного интеллекта его последователей. Другую он вел на полях сводящей с ума абстракции…
– Но ты же видишь. Я имею в виду, у тебя есть внутреннее зрение.
– Полагаю…
Аспект-император, улыбнувшись, погладил бороду, как плотник, оценивающий сложную для обработки древесину. На нем была простая белая накидка, та же, что и всегда, в которой он, вероятно, и спал. Айнонийский шелк был настолько тонок, что сминался в тысячу складок на каждом суставе, напоминая в тусклом свете восьмиугольного очага ветвящуюся лозу.
Пройас сидел в полном имперском обмундировании, его золотая броня врезалась в бедра, синий плащ по церемониальной моде был обмотан вокруг пояса.
– А ведь у кого-то такого зрения и нет, – заметил Келлхус. – И некоторые не видят ничего, кроме контуров своих страстей, не понимая происхождения этих каракулей. Большинство слепы. Могут ли они знать столько же?
Пройас смотрел, не отрываясь, на мерцающее пламя, тер щеки, вспоминая его колдовской жар. Люди невосприимчивы к своей душе… За всю свою жизнь он встречал много таких людей, стоило только задуматься на эту тему. Столько глупцов попадалось на пути.
– Нет, – задумчиво произнес он. – Они считают, что видят все, что можно увидеть.
Келлхус улыбнулся в подтверждение его слов.
– А почему так?
– Потому что они не знают ничего иного, – ответил Пройас, осмелившись поднять глаза на своего соверена. – Нужно увидеть больше, чтобы узнать, что тебе ведомо недостаточно.
Келлхус поднял деревянный сосуд, чтобы наполнить опустевшую чашу Пройаса.
– Очень хорошо, – заметил он, наливая анпоя. – Значит, ты понимаешь разницу между собой и мной.
