Речевая смазка. Из всех аналогий, к которым он прибегал для раскрытия более глубокого смысла вещей, эта беспокоила ее больше прочих. Потому что именно она сильнее всего напоминала об Акхеймионе и его роковом предупреждении.
«Но…»
«Каким образом я пришел к власти?» – спросил он, как всегда читая ее мысли. Лукавая улыбка, словно ему припомнились эскапады, которые лучше было бы оставить в забвении. «Для различения истины и лжи люди чаще всего прибегают к тому, во что верят. То же, что они именуют рассудком – просто аналогия. Массы всегда будут верить лжи, поскольку руководствуются фантазиями предков. Я поднялся к власти, постепенно скармливая им истину, понемногу, но такую, для которой у них не существовало еще правила. Я преследовал возможные последствия того, во что они уже верили, тем самым обретая все больше легитимности, пока наконец, в один прекрасный день они не сделали меня своим единственным правителем. Восстание, Эсми. Я провел длительное и нелегкое восстание. Мелкое опровержение мелких предположений предваряет истинные перевороты представлений».
«Значит, ты солгал?»
Снова улыбка.
«Я направлял. К меньшей лжи».
«Тогда что же правда?»
Тут он рассмеялся, сияя, будто его натерли благовонным маслом.
«Ты бы назвала меня лжецом, если бы я тебе сказал».
Имхаилас и Нари выжидательно смотрели на нее, что казалось ей поразительным: быть столь бессильной и все же держать в своей власти души, подобные этим. Как и многие тысячи других, осознала она.
Майтанет убрал главу Новой Империи – ее. Теперь же он просто выполнял то, что положено делать любому узурпатору: наносил речевую смазку. Ему необходимо было предоставить массам оправдание для привычных действий. В противном случае шестеренки перестали бы двигаться в унисон и весь механизм бы рассыпался. Любой дворцовый переворот развивается таким образом.
Лишь особая точность и резкость исполнения отражала то, что переворот совершил дунианин.
– Люди никогда ему не поверят! – воскликнул Имхаилас, так и не дождавшись от нее ответа. – В этом я уверен!
На нее накатило ощущение обреченности.
– О, нет, – вымолвила она, уронив голову, – поверят.
Предложенная народу история была достаточно проста, чтобы в нее поверить. Механизм сломан, а он – Избранный Лудильщик.
– Почему? Как они могут?
– Потому что он обратился к ним первым.
Все трое обдумывали последствия этого разрушительного действия.
Невозможно было прожить так долго бок о бок с Анасуримбором Келлхусом и не развить обостренного внимания к движениям своей души: мыслям, чувствам и – важнее всего – к складывающимся привычкам поведения. Пребывание в центре власти долгие годы притупило чуткость. Ничто так не мешает внутреннему зрению, как рутина.
Но теперь… Майтанет уничтожил все привычное, и теперь она увидела себя с особой ясностью. Беглая императрица. Мать, у которой отняли детей. Замкнутый круг тревоги, отчаяния, ненависти и странного отупляющего промежуточного состояния. Необходимость выжить.
Онемение. Сил больше черпать неоткуда, поэтому она пыталась удержать это состояние.
– Он именует себя императорским опекуном, – продолжал Имхаилас, у него на глаза навернулись слезы от невозможности ничего предпринять и отвращения.
– А что армия? – услышала Эсменет вопрос, сорвавшийся с ее губ. Лишь боль в напрягшемся горле указывала, насколько ответ на этот вопрос был важен.
Прежде Имхаилас выглядел торжественно и серьезно, но теперь посмотрел на нее с неприкрытым страхом.
– Говорят, предатель Антирал встречался с Майтанетом в храме Ксотеи и прилюдно поцеловал ему колено.
Эсменет хотелось дать выход своему гневу, чтобы выместить на простых вещах горе из-за огромной несправедливости, жертвой которой она стала. Хотелось обрушить на генерала Антирала гору проклятий в адрес тех, кто выбрал бесславный путь предательства…
Но вместо этого она продолжала смотреть на сидевшую на полу возле Имхаиласа Нари. Девушка взглянула на нее в ответ – быстрый по-звериному взгляд, – но в страхе отвела глаза. Эсменет заметила, что девушку бьет дрожь. Лишь рука, державшая перед Имхаиласом бокал с вином, оставалась неподвижной.
И Священная императрица Трехморья ощутила горький вкус, неведомый ей с того безумного дня, когда она отвела дочь к работорговцам в гавань много лет назад.
Вкус поражения.
Глава 12
Куниюри
Взъерошенные облака влились в ночь, словно молоко в деготь. Пламя объяло города. Оплакивая одно и то же горе, последние из нечестивых стояли бок о бок с оставшимися из праведных. Их будут вспоминать, как сто сорок четыре тысячи, их количество, их собственное число дьявола.
Аноним «Третье Откровение из книги Слепого Гана»
Знай, во что верят твои рабы, и навсегда останешься их повелителем.
Айнонийская поговорка
Лето. Новой Империи Год 20-й (4132 Год Бивня),
равнины Истиули
С белыми как снег волосами, как опахалом, она занималась с ним любовью.
Они презирали друг друга, но их страсти это не помешало. Последние ее стоны даже заставили прислугу прибежать в суматохе как раз в тот момент, когда она вжалась в него всем телом до предела. Оба восприняли это смятение со смехом. Когда силы уже иссякли и сон начал его побеждать, ему пришло в голову, что доводить женщину до исступления, даже самую бессердечную, если уж она его жена, вовсе не зазорно.
Он даже не удосужился спросить, зачем она его соблазняла. «Может, между нами настанет мир», – подумал он, погружаясь в сон…
Но, к удивлению, заснуть оказалось не так просто.
Сквозь веки он смотрел на то, как Айива, уже семь лет как его жена, голышом побежала в кладовую и достала из шкафа зелье, уставившись на флакон с ужасом и злорадством. Затем решительно обернулась к нему.
– О, как же она будет рыдать, – прорычала она, – грязная шлюха… а я буду наблюдать и наслаждаться каждым моментом, как же разобьет ей сердце весть о том, что ее любимый Принц умер в объятиях своей жены!
Он попытался что то сказать, когда она наклонилась над ним, держа в руках черный флакон, словно лекарство, но он не мог даже пошевелиться, сон сковал его.
– Но ты не умрешь, мой герой. Нет-нет! Я паду на твое бездыханное тело и буду лить слезы, лить, лить и взывать к небесам, чтобы тебя похоронили как человека, а не сожгли как нелюдя.
Он пытался выплюнуть зелье, льющееся в рот, даже руки дернулись в попытке добраться до ее бледной шеи.
– О, муж мой! – шепотом восклицала она. – Мой милый, милый муж! Разве ты не понимал, какую обиду я держу на тебя!! Ну ничего, скоро ты все поймешь. Когда тебя заберут. Изобьют совсем, тогда ты ощутишь всю мощь моей злобы!
