– В семи переходах от Аттремпа мы разгромили нумейнерийский монастырь староверов. Нас была только горстка – основные силы моих родичей двигались южнее. И все же он нашел время, чтобы проверить эффективность наших карательных усилий. Длиннобородые глупцы считали, что истинно веруют. Мы показали им истинное рвение в вере – заудунианское. Но твой отчим желал, чтобы мы сделали этот урок убедительнее, чтобы он дошел до самых тупых в Се Тидонне. Поэтому мы согнали всех монахов, оставшихся в живых после казни, и выкололи им глаза. А потом назвали Щупальцами, как их именуют и по сей день.
Договорив, он даже не поворачивается, чтобы посмотреть, какое воздействие оказали его слова. Именно это безразличие и делает разговор с ним таким невозможным, нарушение множества неписаных правил человеческого общения. Хотя он безжалостно прям, но все время поражает Мимару.
– Значит, по твоему мнению, я должна страшиться жестокости отчима?
Тут ей удается выдавить из себя смешок.
Капитан обводит взглядом ближайшие окрестности, после чего снисходит и до нее, прикидывая внутренне, что перевесит – не стоит ли избавиться от нее вопреки неким неясным обещаниям.
– Кроме того, – добавляет она, стараясь зарядить свой взгляд не израсходованным еще запасом ненависти, а потом отводит его, словно потеряв интерес к предмету разговора., – не стоит упускать из виду мою мать. Если она спалила половину города, мстя за меня, как ты думаешь, что она сделает с тобой?
День за днем они шли по мертвой земле, где сыновей убили, прежде чем они смогли стать отцами, а дочерей уничтожили до того, как их лоно созрело для семени. По земле, где было уничтожено само рождение. И она скорбит об этом.
Скорбит и об утраченной наивности, о девочке, которой надо стать ведьмой не ради знания, а чтобы лучше отомстить миру. Чтобы больнее уязвить мать, которую она не может простить.
Скорбит обо всех, кто пал в пути. Шкуродерах и Ущербах. Шепотом молится Ятвер, хотя и знает, что богине противны воюющие, способные только брать. Молится за Киампаса, за гиганта Оксвору. Оплакивает даже Сому, юношу, которого она не успела совсем узнать, когда его убили не из алчности или злобы, а просто за то, как он выглядел.
Скорбит о своем плене и страданиях чародея.
Ей жаль ботинок, что могут развалиться в любую минуту.
И черная крошка кирри, достающаяся на ее долю, тоже вызывает ее жалость.
Неведомо, чего она ждала от прибытия в Куниюри. Великие путешествия часто такие – переставляешь ноги снова и снова, целую вечность. Добраться бы до ночлега вечером, это начинает казаться единственной целью, поэтому достижение основной цели пути приходит как нечто внезапное.
Ведь она не стремилась достичь мест, виденных в древних снах. Ее не влекло сюда, как чародея.
За ней гнались.
Она думает об Андиаминских Высотах, о своей матери-императрице. Вспоминает и братца Келмомаса, что не может не вызвать тревоги, но только в той степени, как позволяет кирри.
Наконец они достигают реки, столь же большой, как Сают или Семпис, широкой и величавой, темно-зеленые мутноватые воды которой полны жизни нынешней и следов прежней, поблескивающей серебром на солнце.
Повернувшись к пленнику, Капитан спрашивает:
– Это она?
Чародей с кляпом во рту смотрит на него с отвращением.
Тогда Капитан выдергивает кляп.
– Это она?
Акхеймион сплевывает, некоторое время двигает занемевшими губами и челюстью. Мимара впервые замечает язвы, обметавшие растрескавшиеся губы. Метнув на Капитана взгляд, полный презрения, старый колдун поворачивается к остальным и с показной велеречивостью произносит, хотя его язык после столь долгого молчания ворочается с трудом:
– Воззрите! Перед вами Могучая Аумрис! Колыбель человеческой цивилизации! Всеобщая колыбель!
За подобную наглость Капитан одним ударом валит его наземь.
Мимара с сожалением отмечает, что сжиматься от страха вошло в привычку.
Старик чародей первым понял, как близко они подошли к цели. Лежа в своих путах на боку, как и все ночи после пленения, в эту, поскольку Капитан бросил его на пригорок, он мог внимательно разглядеть небо через широкий просвет в кронах деревьев. Россыпь звезд на черном блюде. Вначале он глядел на них с тоской, порожденной несвободой, когда ничто за пределами ближнего круга угроз не пробуждает интереса. Но потом заметил рисунок древних созвездий.
Роговой Круг, понял он. В таком положении, как на вершине лета…
…из Сауглиша.
После этого он сносил унижения со стороны Капитана с большим достоинством.
Каменное основание выглядывало из-под земли все чаще, пока сама земля не осталась только в выемках скал. Вскоре Аумрис превратилась в пенный поток, стремительно несущийся по глубоким каньонам, ступенчатые обрывы которых раскидывались в ширину иногда на несколько миль. Отряд двигался по нависающим над рекой уступам, раз за разом спускаясь и поднимаясь по склонам отходящих от основного русла вбок ущелий, по которым в великую реку втекали малые речки и ручьи. На древнем умерийском это высокогорное плато называлось Миросал, что означало Растресканный Щит.
Через некоторое время они наткнулись на остатки древней дороги Хирил, что пересекала Миросал и где Сесватха однажды указал шайке бандитов на ложность избранного ими пути. Три вечера подряд Шкуродеры останавливались на ночлег в развалинах сторожевых башен – знаменитых Налрейнуай, башен «Бегущего огня», где зажигали сигнальные огни меж городов на Аумрис, возвещавших о мире и войне со времен кунверишаев.
И вот наконец они достигли края Щита, откуда с вершины высокого плато перед ними предстали поросшие лесом равнины до самого горизонта, скрывавшегося в дымке. Акхеймиону вид этой пустоши показался детской мазней, испортившей изящное произведение искусства. Ни следа Кайрила, дороги, вымощенной крупными плитами, сопровождавшей извилистое русло Аумрис прямыми линиями. Исчезли селения и окружавшие их сектора полей. Пропали бесчисленные струйки дыма от семейных очагов.
Чародей, правда, и не ожидал увидеть иного, незанятое место всегда заполняется буйной порослью. Но он также полагал, что они будут подвергаться атакам одного клана шранков за другим и что придется им с Клириком целыми ночами разить их заклинаниями. Их отсутствию могло быть лишь одно объяснение. Акхеймион невольно повернулся на восток – сколько же дней пути отделяет их компанию от… Келлхуса и бездонной воронки, какой был его Великий Поход.
Старику приходят на память давние дни в безводной Гедее, когда они сидели у костерка вместе с Эсменет и Келлхусом больше двадцати лет назад. И поразится прихоти судьбы, позволившей продвинуться так далеко.
Со скального плато они спустились по остаткам огромной зигзагообразной лестницы. И вскоре оказались вновь на глинистых берегах Аумрис, здесь река, вновь побурев, растеклась широко. Огромные ивы, частью не уступавшие размерами могучим вязам и дубам Косми, выставили из земли свои корни, усеяв речные воды зелеными и золотыми струями листвы. Чем дальше они продвигались, тем сильнее было ощущение странного умиротворения, словно после долгого многовекового сна страна наконец просыпалась, будто только и ждала их прихода.
