Но на самом деле это был смех.
– Значит… – сказал Владыка Нелюдей с жестоким весельем. – Ты предлагаешь мне забвение?
Акхеймион слишком поздно понял свою ошибку.
– Нет… Я…
Нелюдь взметнулся, сжал его с такой силой, что колдун почувствовал себя тонким и хрупким.
– Я не умру, стручок! – вскричал он.
Он перекатывал голову от плеча к плечу в странном, бурном безумии, размахивая руками, будто пытался что-то ухватить.
– Нет! Я буду крушить и разорять!
Мало что выводит из равновесия сильнее, чем внезапное нарушение принятого за истину. Старый колдун прибегал к собственной логике – собственному самолюбию, – забывая, что отсутствие обычных намерений – то самое, что делает безумца безумным. Он предлагал себя в качестве инструмента, не понимая, что он с Мимарой – условия сделки: тень давнего друга и эхо утраченной любви. Они были любовью, которую он собирался предать.
Надо было помнить об этих душах…
– Честь? – воскликнул Нелюдь, и со своей усмешкой он стал походить на гигантского шранка. – Любовь? Все это мусор перед лицом забвения! Нет! Я схвачу мир и вытряхну из него все горести и муки, какие удастся! Я вспомню!
Старый колдун пошел дальше, уже смирившись с этим маршем смерти. Пусть жертва ведет палача, подумал он. Ниль’гиккас, последний король Обители, собирался убить его в Библиотеке Сауглиша.
Различные варианты катастрофического и обнадеживающего развития событий пронеслись у Акхеймиона в голове. Он нападет на Нелюдя из засады с мощным заклинанием, успев сокрушить его чары, – убьет его прежде, чем сам будет убит. Будет защищаться и уговаривать, будет заклинать разум и чувства, чтобы столкнуть Нелюдя с безумного пути. Будет яростно сражаться, вырвется из развалин Священной Библиотеки, только чтобы оказаться поверженным более могущественным магом куйя…
Нелегко отказаться от импульсивного желания выжить, невзирая на то, какие несчастья пришлось пережить.
– Я оплакиваю того, кем я стал по милости Судьбы… – без предупреждения обронил Нелюдь.
Старый колдун шел, уставившись на ноги, шагающие по лесному валежнику.
– А что с Иштеребинтом? – спросил он. – Он пал?
Громадный Нелюдь сделал какой-то жест, будто хотел пожать плечами.
– Пал? Нет. Обратился. Утратив присутствие духа, мои братья обратились к тирании… Он стал Мин-Уроикасом.
Мин-Уроикас. Легкость, с которой он произнес эти слова, говорила о серьезности его состояния. Во всем мире это название не произносили, а скорее бросали или бранились им. Мин-Уроикас. Собрание Мерзостей. Ужасная крепость, в которой жители убили всех своих жен и дочерей, и так обрекли себя на вечное преследование.
– Голготтерат, – выговорил колдун, едва дыша.
Нелюдь печально кивнул. Пятна солнечного света испещряли его череп.
– Я забыл это имя.
– А ты? – спросил колдун. – Почему ты не остался с ними?
За долгое молчание они успели дойти до фундамента разрушенной Библиотеки.
– Гордость, – наконец сказал Нелюдь. – Я погрузился в собственное горе. Потому отправился на поиски тех, кого мог бы полюбить.
Акхеймион заглянул в черный блеск его глаз.
– И уничтожить.
Он важно кивнул, и движение это несло в себе тысячелетнюю неизбежность.
– И уничтожить.
Мимара не знала, что именно встревожило ее во внезапной перемене среди скальперов. Мать как-то говорила ей, что в большинстве разговоров скрыт подтекст, но люди в массе своей болтают вздор, совершенно не задумываясь над смыслом и целями речей. Мимара посмеялась над этой идеей, не потому, что это звучало неправдоподобно, а потому, что это утверждала мать.
– Людям по большей части трудно это вынести, – сказала императрица с материнской усталостью. – Они верят в тысячи явлений, которых не видят, но стоит им сказать, что и в их душах немало скрытого, как они начинают упираться…
Это был один из тех редких комментариев, который сводил гнев Мимары на нет, оставляя лишь смятение в душе. Она не могла избавиться от ощущения, что предметом скрытого обсуждения был ее отчим, Келлхус. Глухое недовольство, о котором предупреждала мать.
В тот день у нее будто открылись глаза. Она поняла одно: мужчины, которые вокруг нее увивались, «говорили сквозь зубы», как сказали бы айнонийцы. Но совсем другое – знать, что сами мотивы скрыты, отчего сами люди были абсолютно убеждены в честности своих намерений.
Теперь она это чувствовала. Что-то тайное здесь возникло, между этими людьми, в разрушенных окрестностях Сауглиша. Нечто неуловимое, намек на какую-то решимость, но при этом судьбоносное, как и все, что случалось в ее жизни.
Она притихла, внимательно наблюдая, понимая, что весь вопрос заключается в том, сознают ли это они…
Скальперы.
Капитан сидел на поросшем мхом камне, который, хотя и выглядел природным, скорее всего, был некогда частью стены. Он взирал на пробивающуюся меж камней поросль со стойким отвращением, как человек, который никогда не устает подсчитывать свои обиды. Галиан с Поквасом сидели, откинувшись на пригорок, тихо переговариваясь и смеясь. Колл, похожий на живого мертвеца, сел, скрестив ноги, смотрел в никуда запавшими глазами. Сарл то вставал, то садился, щурясь и бормоча об испытаниях и сокровищах.
Ксонгис единственный продолжал усердно трудиться и быть настороже.
Спустя какое-то время Галиан вскочил на ноги. Словно ссылаясь на какой-то неслышный спор между ним и Поквасом, он спросил:
– Какова будет доля каждого?
На мгновение все изумленно примолкли, охваченные страхом перед Капитаном.
– Столько, сколько сможете унести, если уцелеете, – наконец ответил он.
При этих словах в его взгляде или поведении абсолютно ничего не изменилось. Он говорил, буквально не выражая словами ничего.
– А как же кирри?
Молчание.
Лорд Косотер будто бы погрузился в тяжкие раздумья. Но он создал такую атмосферу между собой и людьми, придерживаясь неясных установок, что любое непослушание могло привести к казни. Галиан рисковал жизнью, просто задавая вопросы во всеуслышание. Но упоминание кирри…
Было равносильно самоубийству. Так мог поступить только дурак.
Капитан медленно покачал головой.
– Об этом знает только Клирик.
– А если ты потребуешь его уступить?
Медленно, словно на каменных петлях, повернув голову, лорд Косотер наконец удостоил взглядом бывшего колумнария.
– Нелюдь безумен! – выкрикнул Поквас.
Капитан, склонив голову, задумался, прикусив губу.
– Да, – мрачно признался он. – Но подумай. Спустя год наша алчность будет удовлетворена.
