Он посмотрел так, будто произносил речь перед толпой более примитивных созданий.
– Теперь я всегда буду искать способ, как выйти из твоей тени.
Сорвил вздрогнул под его взглядом. Глаза остановились на Порспериане, который, скорчившись, сидел в углу, освещенный серым светом…
– Пора поискать компанию трусов, – вяло предложил он.
– Самая длинная тень, помнишь? – сказал Цоронга с видом человека, унизившегося до признания своего унижения. – Единственный способ – единственный – спастись – встать на твою сторону.
Сорвил кивнул, изо всех сил стараясь сдержать свое юношеское смятение и вести себя как подобает мужчине – как королю гордого народа. Цоронга-ут-Нганка’кулл, будущий сатакхан Высокосвященного Зеума, тем самым приносил извинения – что было примечательно само по себе – и молил о глубочайшей милости: восстановить свою честь и обеспечить бессмертие души.
Молодой король Сакарпа протянул ему руку ладонью вверх, вытянув указательный палец. Один закадычный друг другому.
Цоронга нахмурился, а потом улыбнулся:
– Что это… Хочешь, чтоб я понюхал его?
– Н-нет, – запнулся Сорвил. – Нет! Мы называем это «вирнорл»… «замок из пальцев». Это клятва союза, способ сказать, что отныне все твои сражения будут моими сражениями.
– Вот дурачок, – усмехнулся наследный принц, накрывая всю его руку теплой чашей своей. – Иди… Наш славный генерал хочет видеть тебя.
Проводив Цоронгу, Сорвил присел рядом с рабом.
– Теперь я могу говорить с тобой, – сказал он на шейитском, надеясь, что это поможет вызвать какой-то проблеск чувств.
Но старик едва взглянул на него с тем же печальным непониманием, словно он забыл шейитский так же быстро, как Сорвил выучил его.
– И что важнее, – сказал он, отодвинувшись от огороженного очага, – я могу слушать.
Бесплодный солнечный свет изливался на мир, такой яркий, что Сорвил, прищурившись, споткнулся. Он стоял на пороге палатки, моргая и протирая глаза, пока выжженный мир наконец не предстал в ясном свете. Лагерь из тесно стоявших палаток и больших шатров был выбелен яркими лучами…
И ужас окружал его.
Горы чернеющих трупов были свалены в ямы. Шранки, еще и еще, с зияющими ртами и мутными глазами, громоздились бесконечными жуткими кучами. Так же валялись отрубленные руки и ноги, как дрова, которые привозят на рынок сагландеры. Головы и тела лежали большими грудами, напоминая гниющих рыб. Обширные черные участки виднелись на дальних флангах, где ведьмы сожгли не одну тысячу шранков. Они напомнили Сорвилу угольные месторождения, лежащие к югу от Сакарпа, только вместо деревьев тут лежали обугленные, безликие тела. Мертвых было не счесть.
Зловоние резко било в нос. Дышать было нечем.
Зрелище поразило Сорвила не своей скверностью, а немыслимыми масштабами. Он хотел обрадоваться, как и полагалось истинному сыну Сакарпа, при виде поверженного врага своих предков. Но он не мог. Вдыхая отвратительный запах, он смотрел на горы трупов, и ему хотелось оплакивать не шранков, чья мерзость отвергала всякую возможность сострадания, а невинность мира, которому еще не приходилось видеть такого.
Оплакивать мальчика, которым он был до пробуждения.
– Даже если я выживу, – сказал Цоронга рядом с ним, – никто не поверит мне, когда я вернусь.
– Тогда нам нужно убедить других, что ты умер.
Наследный принц самодовольно усмехнулся, но в глазах его читалось беспокойство. Они пошли в неловком молчании, пробираясь среди инритийцев, идущих по проходам меж палаток. Чуть ли не каждый встречный нес на себе печать ночной битвы: одни – с пропитанными кровью повязками поверх страшных ран, другие – с растерянными взглядами, пытающиеся стереть из памяти сцены жестокости и неистовства. Многие узнавали его, а некоторые даже опускали головы, в соответствии, видимо, с какими-то заповедями йнана, тайного этикета Трехморья.
Трудная трансформация его отношений с Цоронгой, понял он без малейшего смятения, была началом перемен, которые вызвал его бездумный героизм. Героизм… Он казался просто глупым словом, каракулями ребенка-лунатика, проведшего беспокойную ночь. Когда Сорвил осмелился вернуться к воспоминаниям, он ужаснулся. Почувствовал себя трусом, стоящим смехотворно далеко от героя, которого Цоронга из него делал.
Кидрухильские офицеры и титулованные воины толпились у входа в шатер Каютаса, и Сорвил предположил, что ему с Цоронгой придется бестолково провести время в бесплодных разговорах. Но при их приближении все обернулись к ним, и слово, передаваемое из уст в уста, побежало по рядам. Негромкие разговоры прекратились. Сорвил с Цоронгой ошарашенно остановились под их сосредоточенными взглядами.
– Хаорстра хум де фал беворен мирса! – выкрикнул возвышающийся в центре толпы длиннобородый человек в черных доспехах.
Он протолкнулся к ним, сверкая глазами, в которых светилось какое-то злобное веселье.
– Сорвил Варалтшау! – проревел он, сжимая его в объятиях. – Фамфорлик кус тхасса!
Все разразились приветственными возгласами, и молодой король оказался в самой гуще толпы, пожимая руки, обнимаясь, кивая и благодаря незнакомцев в растерянном и напряженном смущении. Он кивал помятым, отекшим лицам, даже обнял слепого с повязкой на глазах. В какие-то считаные мгновения он очутился у входа, где чуть не споткнулся о ноги стражников, и вошел в залитый светом шатер, настолько возбужденный, что не меньшим чудом показалось то, что он вспомнил опуститься на колени.
– Она определяет твое место…
Анасуримбор Каютас, сидя в кресле, смотрел на него, явно забавляясь сценой его появления. Даже в своей кидрухильской броне и кольчуге он сидел с кошачьей, расслабленной грацией, вытянув ноги в сандалиях на коврике перед креслом, и взирал на вошедшего с отстраненным, ленивым видом курителя опиума. Сорвил моментально понял, что этот человек не спал всю ночь – и от этого ему не стало хуже.
Внутри было душно от яркого света, просачивавшегося сквозь полотняный полог, и от выдохов множества собравшихся. По правую руку у заваленного кипами бумаг стола толпились пять книжников, остальные стояли кругом, заполняя все оставшееся небольшое пространство: по большей части офицеры и знать. Среди них Сорвил увидел Эскелеса, облаченного в алую мантию адепта школы Завета, левый глаз у него заплыл багровым, жирным кровоподтеком. Сорвил также заметил Анасуримбор Серву, высокую, ростом с мужчину, похожую на лебедя в вышитой белой накидке. Воспоминание о ее колдовском объятии с шепотом пронеслось в голове.
Каютас жестом заставил всех замолчать, после чего показал Сорвилу подняться. Ему не пришлось долго ждать: в его манерах чувствовалась какая-то нетерпимость к отсутствию дисциплины.
– Теус Эскелес все рассказал нам, – заявил он. – Ты спас нас, Сорвил. Ты…
Хор одобрительных возгласов раздался внутри шатра.
