Наконец я увидел вход и понял, что оказался перед ходом к новым схронам. Я не знал – туда ли поволокли Шаляпина, однако это был кратчайший путь от места, где на нас напали. Несколько минут я лихорадочно шел вперед по сырой подземной дыре, все больше впадая в отчаяние, слыша только чавкание грязи под вконец испорченными ботинками, как вдруг услышал новый звук – низкий и мелодичный. Сердце мое забилось быстрее – жив! Жив и подает мне сигнал! Я ведь сам в шутку сказал Шаляпину: если мы потеряемся под землей – пойте, чтобы я вас нашел!
Я почти побежал вперед, прикрывая ладонью пламя свечи, и чуть было не промахнулся мимо нового ответвления земляного коридора, откуда и доносился уже вполне различимый голос моего спутника:
Не гром гремит, да не комар пищит!
Это кум до кумы судака тащит!
Эй, кумушка, да ты голубушка!
Свари, кума, судака,
Чтобы юшка была!
– Федор Иванович! – закричал я, врываясь в дыру, откуда шел голос. – Живы?
– Жив! – раздался в ответ смеющийся голос певца. – Жив, да еще как! Вот уж приключение! Вот только батарея села. Сижу, пою, ничего не вижу! Жду, когда вы меня найдете! А тут и вы!
Я тоже рассмеялся облегченно, хотя вид Шаляпина, представший мне в свете свечи, был ужасен.
Он сидел, привалившись к стене, без своего пальто, в одной разодранной рубахе – рядом валялся американский фонарь. Все лицо Шаляпина представляло собой какую-то маску из грязи и крови. Певец протянул ко мне перепачканную руку, и я помог ему встать.
– Сильно они вас? Целы? – спросил я с тревогой.
– Так, дали пару раз по физиономии. И по ребрам, но вроде… – он ощупал себе бока, – вроде все цело. И голова побаливает. Они ж меня по голове сначала ударили – я и отключился.
– Как же вам удалось…
Он засмеялся:
– Позже расскажу! А пока пойдем к доктору!
Я огорчился:
– Как же мы к нему пойдем? Болдоха нас предал. Мы в новых схронах. Нам бы дорогу обратно найти…
– Ничего, – весело ответил Шаляпин. – У нас другой проводник теперь есть. Посветите-ка вон в тот угол!
Я выполнил просьбу и чуть не выронил свечу от неожиданности:
– Агафья!
Да, наша недавняя визави из «Каторги» сидела в углу на корточках, прикрывая глаза от свечи. У ног ее стояла старая шахтерская лампа с прикрученным фитилем.
– Ну, я! – отозвалась она. – Пойдем, что ли?
Я передал Шаляпину, сунувшему в карман свой погасший фонарь, последнюю свечку, и мы двинулись вслед за «теткой». Я старался запоминать повороты, чтобы потом нанести их на свою карту. Наконец, мне показалось, что мы снова вернулись на «Подлянку». Тогда я окликнул нашу проводницу и спросил – так ли это. Агафья кивнула.
– А скажи, зачем ты нам помогаешь? – спросил я ее.
Женщина остановилась, повернулась ко мне и вытерла широкой ладонью лоб.
– Он вот, – ткнула она локтем в сторону певца за моей спиной, – защитить меня хотел.
Потом она отвернулась, перехватила поудобнее свой фонарь, и мы пошли дальше.
Наконец, через десять или пятнадцать минут мы, повернув сильно влево, поднялись по земляным ступенькам и уперлись в кладку темного от времени кирпича, в которой была старая дверь из давно посеревшего и подгнившего по краям дерева.
– Сюда, – сказала Агафья. – Тока я не пойду. Мне больше не надо.
– А раньше надо было? – спросил я.
Агафья пожала плечами, покрытыми старым ее платком.
– Ты давеча меня про ребеночка спрашивал. Я ведь что? Хотела ребеночка вытравить. Пошла сюда вот – к Полковнику. Он хоть и доктор, а из военных. Тока он беленькой сильно балуется. Я пришла, а он спит. Потом пришла – гонит. Руки у него дрожат. Раньше хороший был доктор. А теперь…
Агафья сплюнула.
– Доктор хороший. Был. Человек – злой.
– Понятно. А как ты здесь оказалась? Хочу поблагодарить тебя.
Агафья махнула рукой:
– Не за что. Меня мой послал – ведра выносить. Ну, тот, который деньги мои в «Каторге» отобрал. Обозлился из-за вас. А я – вон чего.
Больше она ничего не сказала, а просто протиснулась мимо нас и ушла.
Мы остались вдвоем.
– Не показалось вам странным, Владимир Алексеевич… – начал Шаляпин.
– Да, – кивнул я. – Но предлагаю об этом поговорить там. – Я указал пальцем на дверь.
Шаляпин взялся за почерневшую железную ручку и попытался открыть дверь.
– Заперто.
– Наверное, изнутри на щеколду закрыл, – предположил я.
– Будем ломать?
– Дайте-ка, – попросил я, и певец отступил.
Я схватил ручку и осторожно подергал. Потом замер и рванул дверь посильнее. Послышался металлический стук – дверь распахнулась. На – полу с той стороны валялся сорванный мной крючок.
Мы молча вбежали в помещение за дверью и попытались осветить его светом двух своих огарков.
– Ну как, есть тут кто? – спросил Шаляпин.
– Не похоже…
– Смотрите!
Шаляпин стоял возле большой металлической кровати, со столешницей, положенной вместо сетки. Над кроватью на веревке висела большая лампа.
– Похоже на операционный стол.
– Попробуйте зажечь эту лампу. Вдруг керосин еще остался?
Шаляпин со скрипом вывинтил побольше фитиля и приложил к нему огонек своей свечи. К счастью, в лампе действительно был керосин, и скоро помещение, в которое мы попали, осветилось неярким светом.
– Это не похоже на нору, – сказал Шаляпин, задувая свою свечу.
Действительно, это был старинный подвал с кирпичными сводами – вернее, небольшая его часть, огороженная стенками более свежей кладки.
– Смотрите – там были окна, – указал вверх Шаляпин.
Действительно, наверху можно было разглядеть несколько высоких и узких прямоугольников, также заложенных кирпичом.
– Век, наверное, семнадцатый или восемнадцатый, – ответил я. – Это подвал прежнего дома. Наверное, сам дом снесли, а подвал так глубоко ушел в землю, что его решили не трогать, а строить прямо поверху. На старом фундаменте. В Москве таких немало.
– Значит, тут может быть ход наверх? – предположил Шаляпин. – Или нет?
– Не знаю, – отозвался я, все еще осматриваясь.
По стенам я заметил несколько полок с банками. Дальше стоял стол с табуретом – вместо передних ножек он опирался на кирпичи. За столом на стене висел старый вытертый ковер. Я подошел к столу – явно принесенному сюда со свалки. Ящиков не было, а на самом столе лежало несколько справочников по медицине – замусоленных и испачканных. Тут же в картонной коробке – ржавые медицинские инструменты: трубка для прослушивания дыхания, пара скальпелей и молоточек.
