– Хм… – пробормотал я. – С чего это вдруг?
– Э-э-э… – погрозил мне пальцем Альберт. – Не знаешь ты ее. С виду она вроде как просто красивая чертовка. Да… Но знал бы ты, какой она человек! Мне-то как раз и неудивительно, что она даже в такой момент не только про себя ду…
Он вдруг осекся, встал и начал мерить шагами контору.
– Черт! – сказал он. – Это что такое получается? Мне немого вовсе не Дёмка сосватал… а Лиза?
– Ну! – я предостерегающе выставил вперед ладонь. – Погоди! Не гони коней. Может, она действительно сделала это по доброте своей. А потом Дёмка его снова к рукам прибрал. Может такое быть?
Саламонский кивнул.
– Думаю, так оно и было.
– Ну, а Никитин что? Принес ты ему деньги?
Альберт оживился.
– Сам утром поехал к Никитину. Вот уж когда настал мой момент. Видел бы ты, как Димка от злости покраснел, когда я ему договор уже составленный подсунул. Он говорит, а деньги? А я ему – на! И высыпал на стол из портфеля. А вот, говорю, тебе договор, читай. Через два дня приду – и чтобы ноги твоей здесь больше не было. Ни твоей, ни твоих братьев.
– А он?
– А что он? Что ему было делать-то? Через два дня приехал с рабочими – чтобы их здание разобрали до последней доски. Да только эти сволочи меня обманули. Договор подписали и уехали. А через год вернулись и снова цирк открыли – только теперь подальше от моего.
– Да, слышал я эту историю, – сказал я. – Ловкачи.
– Обманщики, и все. Я на них в суд подал. Но проиграл. А! – махнул Альберт своей лапищей. – Я все равно кругом в выигрыше остался. Деньги ростовщику вернул, расписку на цирковое здание порвал, Лизу поселил на квартире, конкурентов прогнал, и всё! – Он немного помолчал. – Вот только потом… Аккурат после того, как Никитины уехали, и начались эти ужасы с черепом на афише. Ну, дальше ты знаешь. Правда, с Дёмкой я тогда их не связывал…
В дверь постучали. Саламонский нахмурился.
– Кого это черт принес?
В контору вошел сыщик Архипов.
– Ага, – сказал он, – насилу вас отыскал. Есть у меня к вам новость, Владимир Алексеевич, по поводу сегодняшнего.
– Какая? – спросил я.
– Канат был подрезан. Ну, даже не сам канат, а та петля, за которую госпожа Макарова держалась. Кто-то ее подрезал, да-с.
– А конюха не нашли?
Архипов отрицательно помотал головой.
– Нет. Правда, дворник соседний видел, как он уходил в сторону Грачевки. Он или кто-то на него похожий. Но судя по описанию – скорее он самый.
Архипов посмотрел на Саламонского.
– Альберт Иванович, сейчас уже поздно, да и Рождество. Так что мы поедем отсюда. Но денька через два надо бы нам с вами встретиться, а? Есть о чем поговорить.
– Хорошо, – кивнул Саламонский.
Архипов кивнул и вышел.
Попрощавшись с Саламонским, я вышел из конторы и прошел на манеж. Прожектора были уже погашены, горела только лампа в оркестровой ложе – наверное, кто-то забыл выключить. Пустые ряды кресел возвышались передо мной… как давно я не стоял на манеже цирка – уже много лет!
Впрочем, предаваться воспоминаниям времени уже не было. Сделав то, ради чего пришел, я поспешил к выходу.
20
Будущее
Через два дня утром, когда в нашем доме, наконец, воцарился мир, в дверь постучался посыльный от «Ангелов-хранителей» и передал мне приглашение от Арцакова прибыть к нему для разговора. Одевшись, я вышел на улицу. Мороз ослаб, но зато и небо, все дни после Рождества сиявшее чистой зимней голубизной, оделось в серый ватник, грозивший обильными снегопадами. Я взял сани и поехал на Остоженку. Петра Петровича я застал в его всегдашнем кабинете, как будто он никогда и не вставал из-за своего стола.
– Ну, как? – спросил я после приветствий, снимая пальто и вешая его на крючок у двери, где уже висела коричневая вытертая шуба главного «Ангела».
– Чаю хочешь? – спросил он.
– Чаю? Чаю хочу.
Арцаков вызвал какого-то из своих молодцов, и тот быстро принес чай в стаканах. Петр Петрович полез рукой под стол и вытащил снизу бутылку рома.
– А плеснуть тебе? – спросил он. – Для сугреву, по капельке?
– Можно и по две! – ответил я.
– Тогда уж по три, – ответил он. – Бог троицу любит.
Щедро сдобрив чай ромом, он пододвинул ко мне стакан и закурил кривую вонючую сигарку.
– Как ты дышишь тут со своими сигарами? – спросил я. – Ведь окошко закрыто? Тяги нет.
– А! – махнул он рукой. – Через дверь уходит.
– Узнал что-нибудь?
– Узнал.
– Что?
– Не то чтобы много, но для тебя может быть интересным.
– Давай.
Арцаков хмыкнул.
– В общем, в прошлый раз, про который я тебе рассказывал, мы все больше самого Дёмку в оборот брали. Он у них главный – ну, наша логика понятна, да? Остальные нас не интересовали. А тут я решил узнать – что у него за люди.
– Это Полковница, да? Барон там какой-то.
– Дорфгаузен. Ну да.
– А он настоящий барон?
Арцаков сморщился.
– Не.
– И Полковница тоже липовая? А как по-французски шпарит!
– Вот она как раз настоящая. Настоящая полковница – вышла замуж еще девчонкой за полковника. Но того еще в Самарканде при восстании… А она… Что тут говорить – кем была и кем стала. Есть там еще несколько человек, но это так – пара шулеров плюс разная шушера. Но интересней всего Левка Американец.
– Американец?
– Никакой он не американец, – помотал головой Арцаков и щелчком сбросил пепел в пепельницу. – Это кличка у него такая. Одевается, как американец. Это да. Но и только.
Я вдруг вспомнил помятого типчика за спиной у Дёмки Тихого – там, в притоне. Несомненно, Арцаков говорил именно о нем – американская стрижка, американские тонкие усики над верхней губой… Хлебнув теплого чаю, резко отдающего ромом, я задумался.
– Так вот, – продолжил Петр Петрович, – прижали мы твоего барона Дорфгаузена в одном тепленьком местечке. Тихо так прижали, по-семейному. И он рассказал нам любопытную вещь. Этот самый Дёмка, как оказалось, хоть и главный, да не шибко головастый. Только форсу много, а вот тут, – Арцаков постучал себя коротким пальцем по крепкому лбу, – у него маловато. А вот как раз этот самый Левка Американец – он у них все и придумывает.
– Ага, – кивнул я, – интересно.
– Да. Американец… Был карманником. Но потом познакомился с Тихим и быстро поднялся. Но вот еще одна ма-а-аленькая подробность будет тебе, как мне кажется, очень интересна. Знаешь какая?
