На минуту наступила тишина.
– А вы ещё что-нибудь умеете, господин бродяга? – вежливо спросил Свен.
– Я могу представить пьяного мужика, которого забрал полицейский, – ответил бродяга и начал представление.
Инга Стина сунула в свой ангельский ротик ещё одну тянучку. Но бродяга представлял так смешно, шатаясь и петляя ногами по кухонному полу, что Инга Стина расхохоталась и тянучка застряла у неё в горле.
– Тянучка, – взвизгнула Инга Стина, и лицо у неё посинело. Она отчаянно замахала руками.
– Плюнь! Плюнь! – закричали Свен и Анна.
Но тянучка застряла крепко-накрепко.
Тут бродяга в один прыжок оказался рядом с Ингой Стиной. Теперь это уже не был пьяница, едва стоявший на ногах. Он засунул в горло Инге Стине два пальца и вытащил тянучку.
Инга Стина взвыла и плюнула на клеёнку. Потом она улыбнулась и спросила:
– А вы умеете ещё что-нибудь, господин бродяга? Представьте ещё пьяницу, это было так смешно.
– Я умею петь песни, – ответил бродяга. И он спел очень печальную песню про красивую девочку, которую разорвал лев.
– Мы тоже умеем петь песни, – сказала Анна, и дети спели бродяге песню:
Пророк Иов до Ниневии
идти обязан был пешком,
но, убоявшись злой стихии,
ослушался приказа он.
Он к морю на корабль спешит,
но гибель шторм ему сулит.
Бродяга сказал, что ни за что не поступит так, как пророк Иов.
– А ещё вы умеете что-нибудь, господин бродяга? – снова спросила Инга Стина. Она хотела спать и начала капризничать.
– Я умею говорить по-арабски, – ответил бродяга.
– Надо же! – воскликнули дети.
– Петчингера петчинчера бюш, – сказал бродяга.
– А что это значит? – спросил Свен.
– Это значит: я хочу есть.
– И я тоже, – сказала Инга Стина.
Тогда Анна вспомнила, что они ещё не ужинали. Она пошла в кладовку и принесла рождественскую колбасу, студень, солонину, рагу, каравай хлеба, сладкие хлебцы, хлеб из просеянной муки, масло и молоко.
Они убрали со стола глянцевую бумагу и ножницы и поставили еду.
– Хлеб наш насущный даждь нам днесь… аминь… – произнесла молитву Инга Стина, и все приступили к еде.
Бродяга ел вместе со всеми. Долгое время он молчал, всё ел и ел. Он ел и колбасу, и студень, и солонину, и рагу, и хлеб и запивал еду молоком. А после он съел ещё колбасы, студня, солонины и рагу и выпил ещё молока. Просто удивительно, сколько он мог съесть. Под конец он рыгнул и сказал:
– Иногда я ем ушами.
– Вот это да! – воскликнули дети.
Он взял кусок колбасы и запихал его в своё большое ухо.
Дети сидели, ожидая увидеть, как он начнёт жевать ушами, но он этого делать не стал. Однако колбаса вдруг куда-то подевалась.
Это был в самом деле удивительный бродяга. Но потом он вдруг замолчал и долго-долго сидел, не проронив ни слова.
– А ещё вы что-нибудь умеете? – снова спросила Инга Стина.
– Нет, больше я ничего не умею, – ответил бродяга совсем другим, усталым голосом.
Он поднялся и пошёл к двери.
– Мне пора идти, – сказал он.
– А куда? – спросил Свен. – Куда вы пойдёте, господин бродяга?
– Прочь, – ответил бродяга.
Но у двери он обернулся и сказал:
– Я ещё приду к вам. Приду, когда на неделе будет семь четвергов. И принесу с собой своих учёных блох, которые умеют прыгать по-сорочьи.
– Вот это да! – сказала Инга Стина.
– Интересно было бы поглядеть на этих блох, – сказал Свен.
Дети вышли на крыльцо проводить его. На дворе стемнело. Простёртые к небу яблоневые ветки казались такими чёрными и печальными. Просёлочная дорога тянулась тёмной бесконечной лентой далеко-далеко и пропадала где-то вдали, где ничего нельзя было разглядеть.
– Спокойной ночи, господин бродяга, – сказал Свен и низко поклонился.
– Спокойной ночи, господин бродяга, – сказали Анна и Инга Стина.
Но бродяга не ответил. Он пошёл прочь и даже не обернулся.
А дети услыхали, как внизу, под горкой, заскрипели сани.
И вскоре наступил сочельник, весёлый, радостный праздник. С твёрдыми и мягкими пакетами, свечками в каждом углу, запахом рождественской ёлки, лака и шафранных булочек. Ах, если бы такой замечательный день приходил почаще и не кончался бы так быстро!
Но и сочельнику приходит конец. Инга Стина заснула в горнице на диване. Свен и Анна стояли возле кухонного окна и глядели в темноту.
В этот вечер во всём Смоланде мела метель. Снег падал на Томтабаккен и Таберг, на Скуругату, Оснен и Хельгашен, да, на леса и озёра, выгоны и каменистые пашни – одним словом, на весь Смоланд.
Метель замела также все узкие, извилистые и ухабистые просёлки и окаймляющие их изгороди. Наверно, снег падал и на какого-нибудь беднягу нищего, бредущего по дороге.
Анна уже забыла про бродягу. Но сейчас, стоя на кухне и прижав нос к стеклу, она вспомнила о нём.
– Свен, где, по-твоему, этот бродяга нынче вечером?
Свен подумал немного, облизывая марципановую свинку.
– Может, он идёт по какой-нибудь дороге в приходе Локневи, – сказал он.
