Он так меня внимательно слушал, иногда даже кивал, как будто понимал все мои проблемы, а один раз даже замотал головой, мол «Ну ты посмотри, как человек мучается!».
– А еще этот палец! – я подняла вверх свой загипсованный средний палец.
– Болит, да?
– Я бизнес леди! Я работаю в банке. Я очень важная персона, – тут я опять разрыдалась, – и хожу с этим пальцем. Мне очень неудобно. И еще многие смеются, когда видят меня в строгом костюме и с этим пальцем, – я потрясла белым гипсом у его носа.
– Но ведь это временно. Потерпить немного…
– Я хочу жить сейчас и здесь. Я не хочу жить завтра. Нет. Завтра тоже хочу, но, – я высморкалась в носовой платок, – вы меня не понимаааааете.
И опять зарыдала.
За это время официант два раза к нам подходил, но Эдвард ему махал рукой, чтоб он испарился, а сам не сводил с меня глаз. Когда все рыдательные темы я закрыла, мне пришлось искать другие жалобы на жизнь:
– А еще знаете что? Мне надоело бороться с манипуляторами, – я опять прикрыла лицо руками.
– Кто это? У Ваз на работе? – поинтересовался Эдвард.
– Вот Вы знаете, какой метод манипуляции считается самым жестким?
Он замотал головой, что не знает.
– Война! – я возвела руки к небесам. С моим забинтованным пальцем это выглядело очень комично, я еле-еле справилась с собой, чтобы не рассмеяться. – Война – это… – очень хотелось сделать паузу, как его высочество в фильме «Тот самый Мюнхгаузен» и сказать, что Война – это война, но тогда бы я точно рассмеялась, а в этой ситуации этого делать было нельзя:
– Я – за честную борьбу, или скорей всего даже за то, чтобы я была готова к этой борьбе или хотя бы знала о ней! А что получается на деле?
Эдвард вопросительно посмотрел на меня, ожидая развязки.
– Ведь как было раньше? Вспомните эту агрессию между сыновьями Эллады и Трои за обладание прекрасной Еленой. Тысячи людей стали жертвами манипуляции, и среди них герой Одиссей, который вынужден был покинуть свою прекрасную Пенелопу и только что родившегося сына. Ради чего? Здесь же явное противоречие между целями Одиссея и того, кто им манипулировал. Одиссею нужна его семья и родная Итака, а кто-то там желал захватить Трою под самым нелепым предлогом. Как будто в Трое не было прекрасных женщин равных Елене. Последствия этой манипуляции я уверена, Вам хорошо известны?
Эдвард как-то не очень смело кивнул, но я решила продолжить:
– Или возьмем средневековые Крестовые походы. Десятки тысяч людей шли сражаться за Гроб Господний, тем самым укрепляя господство Христианской религии и Католической церкви. Зачем? Да, соглашусь, что в те далёкие времена примеров массовых манипуляций было множество, но они имели конкретные цели и несколько ограниченный характер. Но меня крайне нервирует совсем другое!
Эдвард опять на меня вопросительно посмотрел. Но все еще с интересом.
– Вот как только на мировую арену вышла Великобритания ситуация во всех сферах жизни круто изменилась. Я имею ввиду, что именно Британия дала миру ту строгую систему цивилизационных представлений, которая стала прекрасной болванкой для одурманивания миллионов людей. Именно Британия впервые создала технологию формирования НУЖНЫХ мозгов и, соответственно, сознания. Ведь что получается? Достаточно с детства дать определённые представления, сформировать нужные стереотипы и варианты поведения и они будут господствовать в сознании всю оставшуюся жизнь. Мне кажется, именно британцы впервые установили власть стереотипа как идеальной системы предпочтений, хотя всегда существовали традиционные предпочтения. Что же такое стереотип, спросите Вы?
– Да, спрощу, – бедный Эдвард, как только мог, пытался поддержать беседу.
– Стереотип – это нечто несуществующее в природе, соответствующее идеальному представлению о вполне реальных явлениях и объектах. Он имеет исключительно идейную, идеальную природу и может существовать только в сознании. Пожалуй, стереотип стал в некоторой степени извращённым воплощением теоретических изысканий Гегеля.
Все. Вот тут, на Гегеле он уже потерялся. Поэтому пришлось еще немного напрячься, чтобы добить его: я сказала еще несколько предложений гениального бреда, которые лились из моих уст сами по себе и через минуту заметила, что глаза Эдварда были пусты. Даже официант, со своим дурацким меню, перестал к нам подходить, а стоял в трех шагах с открытыми, но не живыми глазами.
Когда я замолчала, Эдвард понял, что ему срочно нужно поддержать беседу, оживился и спросил:
– И что нам делат?
Я вздохнула, развела в стороны руки и сказала:
– Надо что-то срочно заказать!
Мой кавалер секунд десять молча смотрел на меня, потом понял о чем я говорю, засуетился, замахал рукой официанту, который подбежал к нам на ватных ногах и еще через пару минут я была готова начать новый доклад на тему «Лимонный пирог – как первый путь манипулирования моим настроением».
Действительно, настроение сразу поднялось, пирог был не идеальным, но и не критически ужасным, но так как я четко помнила, что рот закрывать нельзя, я начала опять свою болтовню:
– Вот, знаете, я не очень уважаю все эти пироги, которые непонятно где и кем сделаны.
– Я тоже! – восхитился Эдвард.
– Я никогда не покупаю торты и пироги. Все пеку сама.
– Вы – потрясающая женщина! – опять восхитился Эдвард.
Надо было срочно что-то сделать, чтобы он меня принял за зануду. Я подняла руку вверх, чтобы ко мне подошел официант.
– И это все, на что способен Ваш кухен? – спросила я и скривилась.
– Кто? – побледнел официант.
– Кухен – это повар по-немецки. – Как бы между делом, но очень недовольно ответила я.
– Дайте, дайте нам есчо меню! – закричал Эдвард, расстроенный тем, что пригласил меня в кафе где мне ничего не нравится.
Официант метнулся за меню и через секунду подал его мне. Я листала и кривлялась:
– Зандкухен есть у вас?
– А что это? – осмелился спросить официант.
Я посмотрела на него как на идиота. Кстати, таким же взглядом одарила и Эдварда:
– Это маленькое миндальное пирожное, или печенье. Которое тает во рту. Правда, это у приличного повара. У Вашего – оно будет гнить.
Бедный парень опустил голову и молчал.
– А обертух?
– А мнихи?
– А бурдалю?
– Может петишу есть?
Официант молчал и мотал головой.
– Принесите тогда мне бриошь.
– Это Вам не Рублевка, – ответил он.
Вот тут уже назревал скандал.
Огромный такой скандал, толстый, посыпанный сверху моим любимым шоколадом. Но так как скандалить и Таша умела – я должна была разреветься. И я это сделала. Слезы покатились из моих глаз как град:
