– Добро пожаловать и тебе, дорогой зять, – отпустив дочь, буркнул Александр. – Мы скучали по вам обоим.
В другом конце комнаты холодно улыбался Чезаре. Какое бы будущее ни было уготовлено этому браку, супруг узнает о нем последним. Пищеварительная система Джованни Сфорцы, однако, работала на него не хуже армии шпионов, и приветствие обоих мужчин отозвалось в нем такой болью, словно в кишки вонзили нож. А может, нож вонзался в его совесть, учитывая, что по тогдашним представлениям она находилась где-то в области желудка. В любом случае, он так нервничал, что первые недели не мог есть и пить ничего, что не попробовала вначале его жена.
– О, мой господин, думаю, вам понравится это блюдо. Отличный соус. Он, как и принято в Риме, густой, сладкий и отлично подходит к вину.
Во время их первого ужина в папских апартаментах его беспокойство было столь очевидно, что Лукреция пошла ему навстречу и кормила его из своей собственной тарелки, а потом, будто в шутку, они обменялись кубками. Под пристальными взглядами других гостей он улыбался ей с болезненной благодарностью.
Она была добра к нему, потому что им наконец удалось достичь перемирия. Оба так переволновались во время захвата Рима – пусть и по разным поводам, – что в иные дни едва перекидывались парой слов. Когда пришли известия о победе папы и перемене во взглядах семьи Сфорца, стало ясно, что им тоже надо заключить мир. На смену прежней ласке пришла вежливость. В этом не было ничего сложного. Будучи хозяйкой двора, Лукреция видела примеры и более несчастных браков, когда супруги откровенно выражали взаимную неприязнь или скуку, а мужья открыто изменяли женам. Джованни был не таким. Даже когда дела шли хуже некуда, он никогда намеренно не обижал и не оскорблял ее. И никогда никоим образом не принуждал ее к близости. По окончании войны, когда его нервы пришли в порядок, он, однако, так и не вернулся в ее постель. Да она и не просила. Она не скучала по нему. Это был приемлемый компромисс, негласная договоренность. Лукреция всегда была отходчивой и в свои шестнадцать лет еще не утратила любви к жизни, предпочитая пребывать в хорошем настроении.
– Какая красивая пара. Могу ли я поднять тост, чтобы поприветствовать их в Риме? – раздался гнусавый голос кардинала Асканио. Он поднял свой кубок в сторону папы. – Отрадно видеть, что наши семьи снова близки! – По другую сторону стола послы потянулись к бокалам, прикидывая, как изменят тексты своих донесений.
Когда чуть позже они с Чезаре сидели рядом в ожидании музыкантов, чтобы начать танцевать, он подшучивал над сестрой, а она разрывалась между чувством долга и жалостью к мужу.
– У нас все в порядке, учитывая сложившиеся обстоятельства.
– Учитывая сложившиеся обстоятельства, он дурак.
– Обстоятельства сложились так, что я за ним замужем.
– Что-то я не вижу искры между вами.
– Ах, Чезаре! Не надо все усложнять еще больше.
– Я твой брат. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива. Я снова с тобой и папой. Вы оба в безопасности, война окончена. Даже не могу описать тебе, насколько это греет мою душу. Я так сильно волновалась!
– Не стоило.
На другом конце комнаты Александр откинулся в кресле, его лицо раскраснелось от вина и пищи. Он помахал им рукой, и дочь ответила улыбкой.
– Можешь говорить что угодно, но папа изменился. Он выглядит постаревшим. Каким-то изможденным.
– Скорее, толстым. Пока здесь были французы, наша мать его перекармливала. Она настояла на том, чтобы взять с собой в замок свою еду и вино.
– По крайней мере, она находилась в безопасности. – Лукреция помолчала. – Даже не могу себе это представить. А правда, что мы могли все потерять?
– Кто тебе сказал? Твой муж? – резко спросил Чезаре.
– Перестань нападать на него! Не он один.
– Мы ни за что бы не проиграли эту войну. Я ясно дал тебе это понять в своих письмах.
– Иногда люди говорят то, что от них ожидают услышать.
– Что? К примеру, все говорят тебе, что ты похорошела, пока отсутствовала. – Он, не мигая, смотрел ей прямо в глаза.
Лукреция в замешательстве покачала головой.
– Ты просто дразнишь меня. Не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Что, возможно, они говорят то, что ты хочешь от них услышать. Вот только это неправда. Это не то, что вижу я.
– Почему? Что же ты видишь?
– Я вижу прекрасную молодую женщину, верно, но ей кое-чего недостает.
– Чего же? Чего мне недостает? – спросила она, как ребенок, требующий от взрослых ответа на свой вопрос, когда они и сами его не знают.
– Ты нелюбима.
Она продолжала удивленно смотреть на него.
– Нелюбима?
– Да, нелюбима. У тебя есть муж, но ты все еще нелюбима. – Чезаре выдержал паузу, а потом продолжил: – Сказать по правде, предатели не очень-то способны на любовь. Ты, моя дорогая сестра, заслуживаешь большего.
Она почувствовала, как ее лицо обдало жаром, и уронила голову, чтобы брат этого не заметил.
– Пожалуйста, не надо. Лучше мне от таких слов не станет.
На другом конце комнаты Джованни вел достаточно резкую беседу со своим дядей. Вдруг он прервал разговор и посмотрел на них.
– Каких слов, Лукреция? – Чезаре, всегда замечавший все вокруг, теперь смягчил тон. – Это просто римские шуточки, сестренка, – сказал он, слегка переигрывая, а когда она подняла на него глаза, одарил ее своей самой очаровательной улыбкой. – Ты так долго отсутствовала, что совсем позабыла о них. – Он взял ее руку и поднес к губам. – Мы никогда не позволим тебе снова уехать. Ты слишком большая драгоценность. – Чезаре привлек ее к себе и нежно поцеловал в обе щеки. Когда его губы оказались возле ее уха, он прошептал: – Не бойся. Что бы ни случилось, я всегда буду любить тебя.
Теперь многие гости смотрели в их направлении. Возможно, именно такого пристального внимания он и добивался.
Собрались музыканты, приглашая к танцу, заиграла виола. Чезаре поднялся с намерением потанцевать с сестрой, но не успел он и слова сказать, как перед ней вырос Джованни.
– Они играют в честь нашего возвращения домой, моя дорогая жена, – подчеркнуто громко сказал он. – Прими же мое приглашение на танец.
Она неуверенно поднялась и вложила свои пальцы в его ладонь. В его влажную от пота ладонь.
Глава 22
По мере того как лето, сменяя весну, вступало в свои права, погода становилась все теплее, а при папском дворе уже было по-настоящему жарко. Первые несколько недель Лукреция и Санча почти не разлучались. Уединившись во дворце, они принимали исключительно торговцев тканями и портных, выбирали материю на платья и играли в высокую моду. Александр, которому для полного счастья теперь недоставало лишь Хуана, был очарован новой невесткой, пусть ее проказы и сводили с ума Буркарда с его официальным протоколом. Во время одной открытой церковной службы в соборе Святого Петра они с Лукрецией так заскучали от порядком затянувшейся проповеди, что примерно на середине поднялись со своих мест, в сопровождении целой толпы ярко разодетых фрейлин с шумом вскарабкались на места для певчих и расселись там, хихикая и прихорашиваясь. Скандал вышел изрядным, хоть и не особо крупным. Папа отнесся к подобному поведению снисходительно, а вот Буркард просто прирос к своему месту и часто дышал, будто ему не хватало воздуха. Что сегодня в Риме новости, то завтра расползется по всей Италии сплетнями.
