— Ну, моя дорогая.
— Я… я подумала, что мы должны…
Она оробела сразу под его взглядом. Ее переполняли чувства, из-за которых она не могла говорить.
Энтони потерял терпение, ожидая, когда же она скажет, что ей здесь нужно.
— Что должны? Мы многое должны сделать. Что именно ты имеешь в виду?
— Ты обещал мне ребенка! — выпалив это, она попыталась ретироваться, шагнув обратно к двери.
— Ив этом причина? — Энтони не двинулся, но Розлинн почувствовала, что ей не следует сейчас уходить.
— Нет, я… я просто понимала, что должна быть какая-то причина.
— Чтобы разделить со мной постель? — неожиданная злость в его тоне заставила ее вздрогнуть. Но она приняла решение и должна была смириться с этим. — Да.
Нетти предупреждала ее, что ему это не понравится, и она теперь видела это сама: он сжал челюсти, а его холодные голубые глаза были очень злыми. И он по-прежнему не сдвинулся с места, пожалуй, только сильнее сжал бокал с коньяком, который держал в руке. Голос его был тихим и недоверчивым.
— Это так не похоже на тебя.
— Все меняются рано или поздно.
— Ничего не изменилось, кроме того, что ты там навоображала своим умиком. Она съежилась от страха.
— Ну, если ты ни согласен…
— Стой, где стоишь, Розлинн, — резко отрезал он. — Я еще не закончил, — он поставил свой бокал на стол и скрестил руки, не спуская глаз с нее. И потом спокойно, хотя и холодновато, произнес:
— Значит, ты просто хочешь использовать меня в целях продолжения рода.
— Мог бы сказать об этом и повежливее.
— Давай называть вещи своими именами, моя дорогая. Тебе нужно семя и ничего больше. Вопрос состоит в том, насколько я смогу дать тебе то, что тебе нужно. Видишь ли, для меня это что-то новое. Не уверен, что смогу справиться с этим безупречно.
В этот момент он был страшно зол, и единственное, что хотел, это посадить ее себе на колени и сделать все, чтобы пробудить ее чувства. Но он должен показать ей, отчего она отказывается, и рано или поздно она поймет, чего же действительно хочет.
Розлинн уже сомневалась. Он сказал все это так — так четко. Если он будет к ней безразличен, то как они будут заниматься любовью? Он же сам сказал, что для этого желание должно быть обоюдным. Конечно, они оба были тогда поглощены страстью и он говорил, что не хочет никого, кроме нее. И все это оказалось ложью. А теперь ее муж не уверен, что сможет сделать все, как она хочет. Да просто он не любит ее с самого начала!
Она не успела додумать — Энтони окликнул ее тихим приказом:
— Иди сюда, Розлинн.
— Энтони, может быть…
— Ты хочешь ребенка?
— Да, — ответила она тихим голосом.
— Тогда, иди сюда.
Она не любила, когда он был таким: выдержанным и холодным. Она видела, он по-прежнему сердится. Каждый шаг, приближавший ее к нему, разрывал ей сердце. Энтони согласился заняться любовью. Как это будет — неважно. Неважно и где. Она взглянула на пустую постель, но Энтони ждал ее, не поднимаясь с кресла. И тут она вспомнила угрозу, что он даст ей урок любви на кресле. Она похолодела.
К сожалению, она остановилась слишком поздно. Он схватил ее за талию и посадил к себе на колени. Она хотела сидеть глядя на него, но он повернул ее так, как хотел — спиной к себе. В этой позе она нервничала еще больше, потому что не могла видеть его лица. Она просто не представляла, что подумать об этом.
— Ты слишком напряжена, моя дорогая. Нужно ли мне напоминать тебе, что это была твоя идея?
— Но не в кресле.
— Я не говорил, что мы сделаем это здесь… но так как не сказал, значит, можно и здесь. Какая разница, где? Чтобы что-то познать, нужно хотя бы попытаться сделать это.
Розлинн не могла видеть сейчас его лица, а ведь оно выдавало его нетерпение и едва ли не счастье: он, наконец, мог сделать то, о чем мечтал с того момента, как она вошла в комнату. Она чувствовала, как он перебирал ее волосы, но не могла знать, что он прижимает каждый ее шелковый локон к своим губам, щекам, не могла видеть, что его глаза закрыты от сладострастного ощущения прикосновения ее волос к его коже.
— Энтони, я не думаю…
— Ш-ш, — он потянул ее голову назад, а сам наклонился к ее уху и прошептал:
— Ты вообще думаешь намного больше, чем нужно бы, моя дорогая.
Он ласкал ее плечи, спустив с них рубашку, гладил руки, спустив рубашку еще ниже — грудь, потом опять вернулся к плечам. Он продолжал касаться ее плеч, спины. Конечно, она тут же почувствовала разницу между прикосновениями этими и тем, что было в прошлый раз. Тогда она ощущала его пыл, он был подобен раскаленному железу. Сейчас его прикосновения были просто прикосновениями и все. О Боже, они были просто формальными.
Она не могла вынести этого. Розлинн пробовала подниматься, освобождая руку, но он дернул ее, и она опять упала на его колени.
— Ты никуда не уйдешь, моя дорогая. Ты пришла со своими идиотскими условиями, и я согласился на них. Слишком поздно менять решение.
Его руки опять начали ласкать ее, и в груди у нее разливалось сладостное чувство. Он может ничего не чувствовать, но она наконец почувствовала, и ничего не могла с этим поделать: внутри ее живота растекалось тепло, заставлявшее кровь в жилах кипеть сильнее, ее больше не беспокоил недостаток пыла у него.
И было слишком поздно передумывать. Он сам сказал, что слишком поздно. Значит, пора уже смириться с этим? Она должна была зарубить себе это на носу.
Минуту спустя она уже ни о чем не думала. Его руки странствовали по всему ее телу, лаская ее, и она была уже слишком увлечена, что не могла заметить разницы.
Ее ноги от него отделяла лишь тонкая ткань шелкового белья. — Раздвинь ноги для меня, — мягко приказал он, обдав ее ухо своим дыханием.
Розлинн на мгновение сжалась. Задыхаясь так, что сердце замерло в груди, она немного раздвинула колени. Он же одной рукой перебирал ее густые локоны, другой гладил ее тело под рубашкой, поднимая ее все выше и выше, пока не снял ее. Он приказал опять:
— Шире, Розлинн!
Она послушно поторопилась сделать то, что он приказал, разводя колени все шире и шире. Но ему было этого недостаточно. Он своими коленями раздвинул ей ноги настолько широко, чтобы вся она раскрылась для него, и наконец овладел ею.
Розлинн издала глубокий стон, ее спина изогнулась, пальцами она вцепилась в его пиджак, висевший на стуле перед ней. Ей нравилось все, что он делал, каждый вздох удовольствия отражался пламенем в ее душе. Он же все еще мог контролировать свои эмоции, но понимал, что долго он не сможет держать себя в руках.
— Ну что, имеет ли какое-нибудь значение, где заниматься любовью? — Он по-прежнему был сердит на нее. — Так где же будем заниматься этим? Здесь? В кровати? На полу?
