– Итак, – негромко промолвил Сергей Петрович, – о чем вы хотели спросить, госпожа баронесса?
Он поставил локти на стол и соединил кончики пальцев. Запонки у него были с бриллиантами, манжеты поражали своей белизной, но запястья казались совсем худыми, и Амалия вновь мысленно выбранила себя за то, что раньше не сообразила, что Мокроусов смертельно болен.
– Вы убили Луизу Леман? – спросила баронесса фон Корф.
Не сводя с нее пристального взгляда, Сергей Петрович медленно качнул головой.
– Нет, я невиновен.
– Но вы увезли ее тело с места преступления и бросили его в овраг, расположенный на земле, которая принадлежала моему деду, – сказала Амалия. – Вам придется объясниться, милостивый государь. И раз уж вы хотите, чтобы я уговорила вашу дочь дать вам второй шанс, вы должны рассказать мне все. Всю правду, без утайки.
– Вы мне не поверите, – устало промолвил Мокроусов. – И никто не поверит. Даже моя мать, когда я чистосердечно признался во всем, решила, что я лгу. А ведь моя мать была настроена ко мне куда благожелательнее, чем кто бы то ни был…
– Посмотрим, – сказала Амалия, дернув ртом, и Сергей Петрович уловил на этом нежном женском лице выражение, которое поразило его и неприятно озадачило. Он сразу же вспомнил, где видел его раньше – на лице ее отца, Константина Тамарина, когда тот стоял напротив Мокроусова во время дуэли и целился ему прямо в сердце. – Для начала я хотела бы уяснить себе вот какой момент: зачем вы стали ухаживать за Надеждой Кочубей?
– Зачем? – Мокроусов усмехнулся, в его синих глазах блеснули колючие огоньки. – Я мужчина, она женщина. По-моему, этого вполне достаточно.
– Разговор закончен, – отрезала Амалия. – Вы не хотите быть откровенным, это ваше право. Всего наилучшего. – Она сделала движение, чтобы подняться с места.
– Сударыня! – Мокроусов попытался удержать ее, взяв за руку, но она с такой гадливостью отдернулась, что он застыл на месте. – Черт побери, вы не оставляете мне выбора… Хорошо, будь по-вашему! Я решил, что будет забавно завлечь Надежду, чтобы натянуть нос Ольге и ее паршивому братцу. Довольны?
– Чем вам так не нравился Виктор Кочубей?
– С какой стати мне должен был нравиться этот толстый самодовольный дурак? – огрызнулся ее собеседник. Теперь в нем не было и следа того смирения, с которым он всего несколько минут назад умолял Амалию дать ему второй шанс. Лицо Мокроусова было по-прежнему того страшного землистого оттенка, который приобретает кожа у умирающих, но синие глаза сверкали ярче звезд. – Не знаю, что вам наговорила Ольга о своем брате, но он был ничтожеством. Он жил как ничтожество и умер как ничтожество, вот и все!
– Допустим, а как же ваша великая любовь к Луизе? Вы любите одну женщину, в то же время завлекаете другую… Мне одной кажется, что тут что-то не так?
– Луиза должна была привыкнуть к моим интрижкам, – уже с раздражением промолвил Мокроусов. Амалия села на место, пристально глядя на него. – Она же знала, что я всегда возвращаюсь к ней. Так бы случилось и на этот раз. Надежда забавляла меня, в ней было много… – он сдвинул ломаные брови, пытаясь подобрать слово, которое не задело бы его собеседницу, – много огня, хотя с виду она казалась простушкой. Мы встречались в башне, которую мой отец выстроил, чтобы пить без помех столько, сколько ему захочется…
– Опишите мне эту башню, – попросила Амалия.
– Да там не было ничего особенного. Внизу чуланчик и лестница, наверху – единственная комната с кроватью и большим письменным столом. – Сергей Петрович поморщился. – Еще там был шкаф с книгами, которые будто бы вдохновляли моего отца на творчество. Листы у большинства книг не были разрезаны – он так и не прочитал их. Другой шкаф стоял внизу, в чулане, в нем мой отец прятал пустые бутылки.
– Луиза ревновала вас?
– Она всегда меня ревновала, даже когда повода не было.
– Она говорила с вами о Надежде?
– Пыталась, но я пресек эти попытки. Я не считал нужным оправдываться ни перед кем… даже перед ней. Господи, что бы только я не отдал сейчас, чтобы получить ее прощение…
– Незадолго до того, как она погибла, случились два события: именины моего отца и брата, а через несколько дней – вечер у Ольги Кочубей. Вы ничего не хотите рассказать мне об этих событиях?
– У меня не было никакого желания ехать на именины к вашему отцу, – проворчал Сергей Петрович, – потому что он чуть не убил меня когда-то, но Луиза настояла. Она надела новые украшения и была в тот вечер в ударе, потому что Надежда выглядела неважно – сказывалась беременность. Что еще? Мне очень понравился пирог с малиной…
– И это все, что вы помните?
– Это были самые обыкновенные именины, – сухо сказал Мокроусов. – И вечер у Ольги тоже был обыкновенный. Никто не размахивал кинжалом и не кричал, что убьет кого-то, если вы об этом.
– До кинжала мы еще дойдем, – сказала Амалия. – Давайте теперь поговорим о том, что произошло тогда в башне. Вы условились встретиться там с Надеждой?
– Да, в семь часов. Но она всегда опаздывала, и так получилось, что я пришел позже. Я полагал, что мне все равно придется ее ждать…
– На сколько позже вы пришли?
– Минут на пять, может быть, на десять.
– Продолжайте.
– Я поднялся по лестнице…
– А входная дверь? Она была заперта?
– Нет. Я решил, что Надежда уже наверху, хотя это было не в ее духе, такая точность… Но она действительно была там. – Лицо Сергея Петровича перекосила гримаса боли. – Я не сразу понял, что происходит, и только через несколько мгновений осознал, что вижу Луизу, которая лежит посреди комнаты в луже крови… А Надежда вытаскивает из нее кинжал. Я видел это своими глазами, понимаете?
– Вы видели, как Надежда Кочубей вытаскивает кинжал из убитой женщины? – мрачно спросила Амалия. – Вы не могли ошибиться?
– Как я мог? Ее рука была на рукоятке, на лице, на руках и вот здесь, – он показал на шею, – были пятна крови, и она тянула кинжал из раны…
– Что было дальше?
Сергей Петрович усмехнулся.
– Вы не поверите, госпожа баронесса… Вы никогда не поверите, что Надежда сказала, увидев меня. Она сказала: «Ой».
– Продолжайте, – велела Амалия.
– Я оцепенел. Я хотел кричать, но обнаружил, что на несколько секунд лишился голоса. Я бросился к Луизе, стал трогать ее руки, ее шею, пытаясь нащупать пульс… Но она была мертва. Тут голос вернулся ко мне, я стал кричать, топать ногами… Хорошенько не помню, что я делал. Помню, как я метался по комнате, что я говорил этой женщине ужасные вещи… А она рыдала, ползала на коленях, хваталась за мои руки, выла, что она ни при чем, что она не убивала Луизу… Я заорал, чтобы она убиралась, я вызову полицию, что я желаю ей сдохнуть в Сибири… Тут она стала голосить еще пуще, стала кричать, что она ждет ребенка, я не посмею так с ней поступить… И тут я понял, да, все понял… Она все рассчитала, понимаете? Она заманила Луизу в башню и убила ее, чтобы заполучить меня. Эта женщина знала, что я не донесу на нее, когда она в таком положении… Я хотел ее убить, – быстро продолжал Сергей Петрович, сжимая и разжимая свои исхудавшие кулаки. – Я был готов убить ее прямо тут, на месте… Я попытался схватить ее, но она вывернулась, опять стала выть, голосить, умолять меня пощадить ее… Ее рыжие волосы растрепались, на лице была кровь, она была омерзительна и жалка одновременно… Я смотрел на нее и не понимал, как я мог… как я мог польститься на это чудовище… Она же была просто уродливая баба, с рыжими кудрями, которые вились мелким бесом, широкой скуластой физиономией, веснушками… По сравнению с Луизой – просто чучело, понимаете? Из-за дурацкой прихоти… оскорбленного самолюбия я связался с Надеждой, и из-за этого женщина, которую я любил, была мертва…
