Но бесспорно другое: нигде ведь процесс поражения реформации не был так губителен, как в России. Кстати, и в Германии, хотя там и победила Реформация, но в лютеранской своей форме она была не буржуазной, а «княжеской». Некоторые историки видят в событиях 1517–1525 гг. (от начала выступлений Мартина Лютера до поражения Крестьянской войны в Германии) «раннебуржуазную революцию», потерпевшую неудачу. Но ведь и в Германии не было ничего подобного тому, что испытала Россия при Иване Грозном. Почему? Почему невозможно спорить с другим утверждением К. Валишевского: «Вступив в общение с Западным миром, Россия, казалось, вместе с другими плодами цивилизации должна была усвоить и свободу… Это была эпоха, за которой последовало всеобщее порабощение народа. Как же это случилось?»
[185]
Есть основания считать: вмешалась еще одна сила, давшая перевес второму лагерю.
Какая это была сила? Разберемся. Посмотрим на то, как исторически сложилось соотношение сил (в том числе экономических) на Руси и кому страна этим соотношением обязана. Если говорить без эвфемизмов, то в первую очередь речь идет об экономических позициях Церкви.
Начнем с того, что Церковь в России имела такие привилегии и иммунитеты, как никакая другая церковь в Европе. И обязана она была этим не Константинополю и не Москве, а Золотой Орде. Недаром в XVI в. именно на ордынские ярлыки ссылались московские церковные иерархи, защищая свои феодальные права и привилегии. При ордынском иге Церковь не только была освобождена от дани (а также от таможенных сборов, ямской повинности и вообще от каких-либо повинностей) сама, но более того, от налогов были освобождены и те, кто на нее работал («мастера… слуги и работницы и кто ни будет из людей, тех да замают ни на что, ни на работу, ни на сторожу (несение военной службы? – Д. В.)»), а сверх того, как уже упоминалось, она имела право самостоятельного управления своими владениями вплоть до права вершить суд «и в разбое, и в поличном, и в татьбе, и во всяких делах ведает сам митрополит один или кому прикажет»
[186]
.
Неудивительно, что Церковь не только занимала в этот период не очень дружественную, мягко говоря, позицию по отношению к курсу, избранному молодым Иваном IV с подачи Адашева и Сильвестра (как и ранее по отношению к Ивану III), но Священный Собор 1547 г. канонизировал Александра Невского, воевавшего с немцами и шведами и «смирявшегося» с ордынским игом, однако отказал в этом Дмитрию Донскому, победившему Орду на Куликовом поле
[187]
. С учетом того, о чем только что шла речь, это по меньшей мере подозрительно.
А как насчет самого царя? Дм. Володихин, солидаризируясь в данном вопросе с А. Яновым, пишет, что для успеха реформ, задуманных молодым Иваном Грозным, «нужен был второй Иван Великий» (Иван III. – Д. В.)
[188]
, а был ли внук достоин деда? Как известно, на Западе Ивана Грозного часто называют «Ужасным» – «Ivan The Terrible». Многие историки, и отнюдь не только апологеты Грозного, оспаривают это утверждение, однако оспаривание представляется нам верным только для первых полутора десятилетий его царствования, тогда как далее он действительно становится «ужасным». Мы в этом еще убедимся… Но быть «крутым тираном» и быть великим реформатором – разные вещи.
К концу 1550-х гг. Иван Васильевич уже вполне прочно усвоил внушенные ему церковниками-иосифлянами идеи «самодержавной революции», пишет Янов, а также и «першего государствования» (т. е. «сверхдержавности»)
[189]
. О «першем государствовании» уже говорилось, о претензиях на «новый Рим» тоже, а вот понятие «самодержавная революция» необходимо расшифровать. А для этого надо понять: что же именно царю внушили иосифляне? Посмотрим.
Письма Ивана Грозного к князю А. М. Курбскому – это, по словам Р. Г. Скрынникова, «подлинный манифест самодержавия». Русский царь, пишет Грозный, получил свои права от Бога, посему нечего смотреть на «безбожные народы», у которых «работные (подданные. – Д. В.) их указывают государям, как править». Далее царь приводит примеры гибели «несамодержавных» государств древности, а также обосновывает необходимость репрессий против тех, кто с неограниченной властью монарха не согласен
[190]
. И всего этого царь набрался у иосифлян!
Так, во время паломничества в Песношский монастырь (под Дмитровом) Иван Грозный увиделся с одним из лидеров иосифлян – бывшим коломенским владыкой Вассианом. И тот ему сказал буквально следующее: «Если хочешь быть настоящим самодержцем, не держи около себя никого мудрее тебя самого; ты всех лучше. Если так будешь поступать, то тверд будешь в своем царстве, и все у тебя в руках будет, а если станешь держать около себя мудрейших, то поневоле будешь их слушаться». Отметим, помимо всего прочего, что тут налицо логическое противоречие: если царь «всех лучше», то откуда ему найти кого-то «мудрее себя»? Царь, однако, этого противоречия не заметил и заявил: «Если бы отец родной был жив, так и он не сказал бы мне ничего лучшего!»
[191]
Кстати, бывший нестяжатель Максим Грек предсказал царю, что, если он поедет в Песношский монастырь, то его маленький сын Дмитрий умрет. Так и случилось, но царя это несчастье ни в чем не убедило. Уже в июле 1554 г., когда князь Никита Ростовский решил «отъехать» в Литву, считая это своим неотъемлемым правом «по старине», то он был схвачен и сослан на Белоозеро
[192]
. Таким образом, царь здесь явно послушал иосифлян, порушив «старину» с ее правом на «отъезд» в пользу самодержавия.
Вообще, если прежние советники из лагеря «либералов» относились к царю как к подопечному, а нестяжалели и вовсе «прокололись», объявив брак родителей царя «блудом» (а следовательно, рассуждая логически, и его – незаконнорожденным!)
[193]
, а Курбский позднее вообще назвал царя «от блуда зачатым богоборным Антихристом»
[194]
, то новые – «самодержавно-революционные» – всячески льстили ему, восславляли его мудрость ит. д.; все это как нельзя более соответствовало новым (а может быть, «хорошо забытым старым»? – вспомним его воспитание до 1547 г. – Д. В.) настроениям монарха, требовавшим неограниченной власти
[195]
.
