Затем наступила очередь вечевой демократии на Руси. Об этом, собственно, уже говорилось, как и о том, что князья быстро усвоили привычку грозить «позвать татар» при любом недовольстве подданных их политикой; Андрею Боголюбскому в свое время «позвать» было некого – не кипчаков же, на тот момент тоже привыкших к «степной демократии»! Ордынские ханы, естественно, тоже стремились уничтожить древнерусский вечевой строй: ведь с одними князьями, без народа, было легче договариваться.
Но ничего подобного собственной государственной системе на Руси Орда не создала. Как мы видели, процесс переселения евразийцев-кочевников на Русь имел место по крайней мере от Мономаха, это столь же нормальное явление, как и движение восточных славян на восток и юго-восток. Но никаких «опричнин» до Ивана Грозного никогда не было. И вполне могла Россия до 1560 г., по А. Л. Янову, быть «вовсе не наследницей Чингисхановой орды, согласно «правящему стереотипу», но обыкновенным европейским государством, мало чем отличавшимся от Дании или Швеции, а в политическом отношении куда более прогрессивным, чем Литва или Пруссия»
[317]
, – и в то же время государством евразийским.
Как уже сказано, если бы воссоединение России, Литвы, казахских степей (казахи в 1550-х гг. тоже начали проситься «под государеву руку»), Крыма состоялось, то фактически Россия уже в то время достигла бы тех естественных евразийских границ, которых она реально достигла к концу правления Екатерины II. При этом такое воссоединение Евразийского единства было бы куда ближе к неимперскому варианту Владимира Мономаха, чем это произошло на самом деле. Тогда Россия-Евразия прочно вошла бы в Европу уже в середине XVI в., а проведенные «либеральные» преобразования закрепились бы под влиянием Литвы с ее «вольностями». Что же случилось после 1560 г.?
Повторю еще раз: по моему мнению, корень зла – не этнический, а политический. Он именно в том, что с момента перехода Степи от мирной политики кипчаков к всемирным завоеваниям Чингизидов и как следствие – созданием постоянных силовых структур как аппарата подавления, на отсутствии каковых степная демократия, собственно, и держалась, последняя сменилась ханской деспотией. Прежде чем говорить о влиянии этого процесса на Русь, необходимо еще одно теоретическое отступление – по поводу сравнения политических и социально-экономических систем Европы, Евразии и Востока.
Россия, Евразия, Европа и Восток
На Востоке, в отсутствие аристократии, имеет место «равенство без свободы». Вот что пишет Гегель по этому поводу: «В Китае мы имеем область абсолютного равенства: все существующие различия возможны лишь в отношениях с властью… Поскольку равенство преобладает в Китае, но без следа свободы, формой правления по необходимости является деспотизм… Различие между рабством и свободой невелико, поскольку все равны перед императором, т. е. все одинаково унижены… И хотя там нет никакого различия по рождению и каждый может достичь высших почестей, само равенство свидетельствует не о торжествующем утверждении внутреннего достоинства в человеке, но о рабском сознании»
[318]
.
А вот что пишет, например, Ю. Крижанич про Османскую империю XVII в.: «Турки не обращают никакого внимания на родовитость (поскольку наследного боярства там нет), но говорят, что они смотрят на искусство, ум и храбрость… Так одним махом из самых низших становятся наивысшими, а из наивысших – наинизшими». На самом деле, однако, «такое дело лишает людей всякой храбрости и порождает ничтожество и отчаяние. Ибо никто не бывает уверен в своем положении, богатстве и безопасности для жизни»
[319]
.
Отметим, что нечто подобное столетием раньше Крижанича писал и Иван Пересветов, выступая, как мы уже видели, против принудительной военной службы и считая, что только вольная служба делает войско боеспособным: «В котором царстве люди порабощены, и в том царстве люди не храбры против недруга: они бо есть порабощены и тот срама не боится, а чести себе не добывает, а рече тако: «Хоть и богатырь или не богатырь, а если холоп государев, иного имени не прибудет». Кстати, родом Пересветов был из земель Великого княжества Литовского
[320]
, по некоторым сведениям, потомком героя Куликовской битвы Александра Пересвета (тот был родом из Брянска, в 1380 г. принадлежавшего Литве). А его правоту еще подтвердят последние годы Ливонской войны.
На Востоке сформировались деспотические государства, не гарантировавшие общество и личность от произвола. Однако и сама власть не была гарантирована. В системе, которая не гарантировала никому ничего стабильного, деспота заботила не столько безопасность государства, сколько его собственная, и поэтому он отдавал предпочтение людям, его охранявшим, становясь марионеткой в их руках
[321]
.
Вот что пишет об этом тот же Ю. Крижанич: «У французов и испанцев (и у всей Европы. – Д. В.) бояре имеют пристойные, по роду преходящие привилегии. И потому там ни простой народ, ни воинство не чинят королям никакого бесчестия. А у турок, где никаких привилегий благородным людям, король зависит от глуподерзия простых пеших стрельцов. Ибо что захочет янычар, то должен делать король»
[322]
.
Таким образом, на Западе аристократия, борясь с монаршей властью за свои права, сама того не желая, расчищала дорогу демократии. Наличие определенных (пусть и неравных) прав у разных сословий должно было рано или поздно поставить перед «простыми людьми» вопрос: если мы все произошли от Адама и Евы, то почему мы не равны в правах? «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто тогда был дворянином?» – этот средневековый афоризм (приписываемый английскому священнику XIV в. Джону Боллу) со временем трансформировался в положение Декларации прав человека и гражданина 1789 г.: «Все люди рождаются свободными и равными в правах».
На Востоке никто не боролся за свои права и никому дорогу не расчищал. Равенство на Востоке было всегда, но – равенство в бесправии. Исключением тут была Индия – там с глубокой древности имело место кастовое деление, а также Япония, феодальная система которой была близка европейской. Как ни несправедливо с современной точки зрения деление на социальные страты просто по праву рождения, вне зависимости от личных данных, но все же, видимо, на пути к демократии и равноправию необходимо пройти через деление на сословия и через неравенство в правах. Случайно ли именно в Индии и Японии относительно легко прижился «посев» парламентской демократии, сделанный соответственно британцами и американцами? А вот там, где в условиях восточного деспотизма внедрялось равенство, демократия приживается куда труднее.
