Но вот что интересно. Выше я говорил, что до 1570 г. нет сведений о казнях ордынцев, но с оговоркой – «с начала Опричнины». Так вот, 1565–1566 годы отмечены смертями многих казанских татар, находившихся на государевой службе – царь Едигер (2 августа 1565 г.), царевич Бекбулат и царевич Тохтамыш (1566 г.) и т. д. 20 апреля 1567 г. умирает бывший промосковский казанский хан Шиг-Али, примерно тогда же из русских летописей исчезают имена царевичей Ибака и Кайбулы. О казнях татар в 1570 г. уже упоминалось. И я обещал разъяснить, что они могли означать. Так вот, помимо тех объяснений, которые давались выше, как мне представляется, можно дать и другое: это – казни «новым Мамаем» сторонников Чингисидов. По донесениям польских агентов того времени, «без таких приемов царь не смог бы удержаться на престоле»
[749]
. Что же, сделав ставку на новую Орду и попав таким образом в зависимость «от глуподерзия простых… стрельцов», Иван действительно теперь мог продолжать свое правление только в условиях перманентной чрезвычайщины! Еще одна закономерность…
Да, кстати, уже говорилось, что и восстания в Поволжье, которые теперь, в 1572–1573 гг. с таким трудом были подавлены, – не исключено, что это восстания носителей традиционной степной политической культуры, сторонники которых стали поднимать голову после того, как Иван Грозный вывел на Русь и поверстал в Опричнину такое большое число их «очингисханенных» земляков.
Далее, интересен еще один аспект. Еще до опричной экзекуции Новгорода, в 1569 г., Иван Грозный проинспектировал возведенную в вологодских лесах крепость – чудо современной ему фортификации. Строилась крепость еще с 1565 г., туда было, в частности, доставлено 300 артиллерийских орудий – огромная огневая мощь для того времени (примерно вдвое больше, чем имелось при осаде Казани или Полоцка). Строительство идет «ударными темпами», на него согнаны тысячи крестьян и ремесленников. Отметим еще, что огромные средства были потрачены на строительство опричных резиденций, причем в таких местах, откуда, как у Гоголя, «три года скачи – ни до какого государства не доедешь», а вот московские посады остались беззащитными, в том числе и перед крымским нашествием 1571 г.
Одновременно, явно не надеясь и на столь мощную крепость, царь, как уже упоминалось, с сентября 1567 г. просит политического убежища в Англии
[750]
. «На случай мятежа», если и эта твердыня не выдержит… Там же, в Вологде, строятся верфи, корабли, чтобы сокровища вывезти в Англию. Интересно, что, желая спасти лицо, царь настаивал на том, чтобы текст договора с Англией содержал взаимное обещание предоставления убежища, чего Елизавета категорически не хотела
[751]
.
Помимо этого, с 13 марта 1570 г., то есть почти сразу после опричного разгрома, в Новгороде «на Торговой стороне от Волхова все дворы очистили (227 дворов пошло на слом)… а ставили на том месте двор Государев», новую укрепленную резиденцию. Р. Г. Скрынников считает, что поскольку старая, оппозиционная Опричнине новгородская знать, в отличие от московской, была полностью искоренена, то Новгород стал после погрома 1570 г. безопаснее, чем Москва. Ну а после крымского разгрома 1571 г. все средства ушли на восстановление Москвы, и на резиденции в Новгороде и Вологде просто не хватило средств
[752]
. Более того, в это время в Москву с целью скорейшего восстановления столицы свозили купцов со всей страны, в том числе из Новгорода – чуть ли не всех поголовно
[753]
.
Однако не все так просто. Прежде всего: и в 1572 г. всем, кто селился в Опричной слободе в Новгороде, давали по пять рублей подъемных (немалые по тем временам деньги для простолюдинов), а также на пять лет освобождали от налогов
[754]
. Это одно говорит о том, что на Новгород деньги были.
Но еще интереснее другой вопрос: а от кого хотел спасаться в Англию царь? От своего народа, раздавленного опричным погромом? Именно так считает А. Л. Янов
[755]
. Но ведь на тот момент опасности восстания народа явно не было: русское общество было раздавлено и запугано. Сопротивление опричному террору, конечно, было, но – сопротивление оборонительное, о восстании с целью свержения царя речи не было.
А вот от «Нового Тохтамыша» – Симеона Бекбулатовича царь искать спасения вполне мог! Даже если тот и был подставным, то, опираясь на поддержку ордынцев, вполне мог, хотя бы в теории, стать реальным. Ну, или предпочесть Ивану Грозному другого хозяина, например, хана-Чингисида. Напомню, что подставной Чингисид, от имени которого правил Мамай, в 1380 г. предпочел сдаться Тохтамышу. Так или иначе, есть намеки на нечто подобное еще в 1569 г.: одна из версий смерти Марии Темрюковны гласит, что она организовала партию, чтобы свергнуть мужа с престола (а в чью пользу – не в пользу ли мужа своей сестры, Чингисида Михаила Кайбулатовича. – Д. В.), после чего была посажена под домашний арест в Кремле, где вскоре и скончалась…
[756]
Именно в эти годы – 1575–1576, когда «царствовал» Симеон Бекбулатович, – царь снова порывается бежать в Англию: осенью и зимой того года возобновляются переговоры о политическом убежище, а Дж. Горсей видел на Двине «много судов и барок, построенных с помощью английских мастеров»
[757]
. Это подтверждает и русская летопись: царь «помышлял в поморские страны и того ради строил лодьи и другие суды многия»
[758]
. Вспомним, что и Мамай ведь после Куликова поля и «второй Калки» (это когда на том же самом месте, где в 1223 г. произошло первое сражение русичей с татаро-монголами, зимой 1380 г. остатки Мамаева воинства перешли на сторону Тохтамыша) пытался найти убежище у своих союзников – генуэзцев в Крыму. Тут, правда, ничего не вышло – они его не то сами убили, не то выдали Тохтамышу на казнь, не то просто не пустили в свою колонию Кафу
[759]
. Но генуэзцев можно понять: боясь за свои владения в Крыму, они решили не портить отношения с новым ханом. А вот Англия, несмотря на большие торговые интересы в России, согласилась…
Еще более странно, что именно в это время, прося политического убежища у королевы Елизаветы, царь тем не менее одновременно пишет ей цитированное выше письмо, в котором обзывает ее «пошлой девицей». Непонятно это… Если только не предположить, что его же ордынцы (может быть, и сам Симеон Бекбулатович…) на него «цыкнули» – ишь, мол, чего удумал, в Англии убежища просить! Ну, или, если Симеон был все же подставным ханом, царю почтительно внушили, что так надо написать. А королеве написали в любом случае от его имени в таком духе, чтобы отвадить ее от предоставления убежища неуверенному ли в будущем царю, бегломули вассалу нового царя. Точнее, тогда, в 1570 г., еще Симеон не был царем, но, как с большой долей вероятности можно предположить, какую-то огромную власть уже имел. Это, конечно, в том случае, если Симеон Бекбулатович все-таки был настоящим ханом или хотя бы претендовавшим на то, чтобы стать настоящим со временем, а не подставным, каковой вопрос, как уже сказано, остается открытым.
