«Собралась гроза», — подумал Щавель, грациозно отклоняя от себя тарелку и зачерпывая серебряной ложкой янтарный бульон.
Командир был одет в новенький камлотный сюртук брусничного цвета, прикупленный с утра в магазине «Башторга», что на Ямской возле Невольничьего рынка, где знатный работорговец Карп с выгодой продал приобретённых в Дмитрове мужиков. Щавель оставил при себе грамотного раба Дария Донцова и новообращённого Мотвила, остерегаясь поторопиться и продешевить. Прочий живой товар старый лучник с лёгкостью пустил с молотка. Нужда в наличных возникла острая — накануне, вскоре по прибытии к месту временной дислокации в муромских казармах, мэр прислал приглашение отобедать.
Попасть на субботний обед к мэру считалось большим успехом у местных интеллектуалов. Князь Велимир Симеонович Пышкин обожал застольную полемику, считая её изысканным дополнением к трапезе наравне с хорошим вином и заморскими яствами. Ради неё мэр устраивал свои знаменитые субботние обеды, на которые сводил избранных представителей высшего света из числа ценителей красноречия и специально подобранных гостей. Сегодня он устроил «варварский» приём, искусно собрав к главному блюду дикого боярина из Тихвина и колоритного работорговца, нанятого новгородским князем для санации великорусской глубинки от нежелательного элемента. Оппонировать им был вызван зверь — почётный гражданин города, видный меценат и покровитель муромских муз издатель Отлов Манулов.
После перемены блюд гостей обнесли вином знаменитого урожая 2321 года, красным как кровь «Негру де Пуркарь», напоённым сладким ароматом ягод. То был лучший товар, какой приднестровские аборигены могут сделать руками.
— Отведайте жаркое из карлика, — потчевал Щавеля любезнейший князь Велимир Симеонович, когда массивная серебряная крышка уплыла в руках дворецкого в руки ливрейного слуги. — Хороший карлик, домашний. Ещё вчера шутки шутил.
— Людей на ужин приглашать надо с утра, чтобы успеть их приготовить, — с лёгким акцентом произнёс Отлов Манулов, при этом дамы, сидящие за столом, захихикали.
— Дрессированного брали или сами воспитывали? — с профессиональным интересом справился Карп.
— Из третьих рук достался, — пожал плечами Велимир Симеонович. — Сначала в аренду брали, а потом пришёлся ко двору и я выкупил его у прокатчика. Поселил подле себя, с ладони кормил, репетитора нанимал из Драматического театра с целью натаскать по технике скетчей. Хотел по-хорошему приручить, но шут перестал замечать края и намедни допетросянился.
— Закономерно, что хозяин поглощает своих рабов, пастырь — паству, а казна — природные ресурсы, — заметил Щавель, нарезая серебряным ножиком кровоточащую филейную часть и придерживая толстенный ломоть серебряной же вилочкой. — Всегда должен быть кто-то, кто следит за ходом, поощряет благие дела и карает косячников. Оттого справедливо, что ему первому достаются все ништяки, которые он сам же распределяет.
— Я у себя в издательстве всегда говорю: пожалел плётку — сгубил автора, — подал голос Отлов Манулов.
Щавелю помстилось, что он слышит злокознённого владельца художественной артели Аскариди. Интуиция опытного командира подсказала, что он имеет дело с акулой творческой отрасли почище покойного грека. Отлов Манулов был пожилым человеком, сохранившим юношескую осанку и орлиный взор. Огненные глаза под сросшимися бровями впечатляюще смотрелись под курчавой шапкой чёрных волос, обильно усыпанных проседью. Он был одет в серебристо-голубую визитку, подчёркивающую стать, галстук бантом, свидетельствующим о принадлежности к творческому цеху, и белоснежную сорочку с плиссированной манишкой.
— Вот и я сказал: не можешь быть душой компании, станешь украшением стола, — добавил мэр, приглаживая пышные, соединённые с бакенбардами усы.
— Людей со скудным разумом Господь считает лучшими, поэтому и создал их так много, — изящно заметил Отлов Манулов. — Тем самым Творец милостью Своею избавил нас от забот о пропитании.
— Позвольте спросить, чем вы занимаетесь? — стараясь держаться в меру принятой здесь куртуазности, но без муромской вычурности и жеманства, осведомился Щавель и добавил: — Я слышал, вы издатель.
Манулов с достоинством кивнул, бойко орудуя вилкой.
— Мы производим литературу для мужиков, их баб и рабов. Эта литература должна быть простой. У простых людей и вкусы простые. Им не интересны затяжные страдания недееспособных персонажей. Наши читатели люди действия, а, значит, им требуются герои порыва, такие же, как они сами, только энергичнее. Здоровый нужен герой, сильный, дерзкий. Он не убивает исподтишка, не травит ядом, а приходит и бьёт мечом в грудь. Это персонаж сказочный, но мы можем позволить себе сказку, чтобы увлечь и развлечь читателя, а в сказке нужна поэзия. Наш герой, если речь идёт о городском романе, часто оружия не носит. Мы последовательно проводим политику такую, что оружие носят только трусы, а настоящему мужчине хватит смелости и кулаков. В трущобах без того разгул преступности. Не хватало своими книгами каждого раба приучать носить кастет или заточку. Носят, конечно, но мы стараемся отвратить чернь от самообороны с оружием. Знаете, помогает. Находятся те, кто верит. И много таких!
— Есть в простецах страсть к печатному слову, — прогудел Карп, по роду занятий близкий к чаяниям нижних слоёв. — При должной плотности окормления книжная истина уверенно замещает им рассудок.
При этих словах князь Пышкин восхищённо причмокнул и с умилением помотал головой, словно говоря «Ах, каков стервец!». Отлов Манулов отправил в пасть лакомый кусочек, промокнул губы салфеткой, запил вином и продолжил:
— А если кто сетует, что рабы ему непокорны, не выполняют план и ломают инструмент, пусть прежде спросит себя, что он сделал для воспитания морально-волевых качеств рабочего коллектива? Существует два вида умиротворения раба. Сугубо материалистический и затратный, в форме создания комфортных жилищных условий, чтобы ему стало боязно потерять хозяина, и духовный — воспитание мнительности и чувства вины, искупаемой прилежным трудом, достигаемый через литературу и религию. Целесообразнее их сочетать. Так и получается на практике. По отдельности эти умиротворения не встречаются, поскольку от хорошей жизни и бездуховности рабы морально разлагаются, теряют страх и косячат, а в трепете и бедности — слабеют, болеют и быстро дохнут. Зато в сочетании оба способа превосходно дополняют друг друга. Это касается не только рабов, а всего населения в целом. Люди хотят, чтобы ими управляли. Люди ждут, когда ими начнут управлять. Я способствую тому через свою издательскую деятельность. Читатели хотят лишь того, чего рекомендуют желать книги, и не задумываются ни о чём другом, а наше дело следить, чтобы народные хотелки текли в проложенном властью русле. В Великой Руси тридцать лет не было волнений черни и крестьянских бунтов. А всё грамотная культурная политика! Надо направлять помыслы простонародья выплёскивать мыслительную энергию в пустопорожние фантазии. Для этого наши писатели строчат боевики с героями, чьи действия укладываются в кратенькую программу, изложенную ещё братьями Гримм: одним махом семерых побивахом. В кризисный период можно дать для отвлечения внимания что-нибудь совершенно фантастическое. Например, цивилизацию разумных негров. Помните, Велимир Симеонович, как в позапрошлом году, когда неурожай случился?
