— Дом с участком в Тихвине и трёх рабов.
Альберт подумал.
— Что я должен делать?
— Дойти со мной до речки. Лечить. Не болтать лишнего там и ничего не рассказывать по возвращении. Оставаться в Проклятой Руси сколько потребуется. Потом мы уйдём за речку, а ты принесёшь светлейшему князю отчёт и явишься в Тихвин за наградой. Покажешь боярину Корню моё письмо и получишь обещанное.
Альберт молчал, не выказывая поспешности. Каждое слово весило сейчас по пуду живого товара при расчете. Доктор понимал, что такой случай у него первый и, скорее всего, последний, и опасался продешевить. Открыть практику в столице Ингерманландии с даровым домом и прислугой было чертовски заманчиво. Не Великий Новгород и не Великий Муром, конечно, и уж, тем более, не Рыбинск, но утвердиться в городе с репутацией заслуженного лепилы, сподручного владыки края и товарища князя Святой Руси… И потом, разбогатев и прославившись, всегда можно продать дом и переехать. В тот же Великий Новгород.
А оттуда дорога в Рыбинск открыта.
Альберт Калужский закряхтел, помотал головой.
— Сколько потребуется… Это же сколько может потребоваться времени в той глуши торчать?
— Недополученную прибыль считаешь? Так брать плату за исцеление страждущих тебе сам Гиппократ велел, и я Ему перечить не стану, — рассудительно проговорил Щавель. — Лекарства казённые. От тебя, главным образом, потребуется привезти светлейшему князю доклад. Человек ты надёжный, незаметный, маскировка у тебя железная. Странствующего лепилу ни один ухарь не тронет. Доставишь отчёт и получишь дом.
— Рабов я сам выберу, — в глазах Альберта пробудился алчный интерес.
— На здоровье, — с солдатской прямотой разрешил старый лучник, прикинув, что специально обученные слуги, какие-нибудь ключник, писец и танцовщица (или что потребуется лепиле для крепкого хозяйства) обойдутся в лишние пять-семь тысяч рублей. Не дармовые мужики из грядущего улова, но и не невесть какие траты. Лучезавр оплатит от своих щедрот. — Выбирай сам.
— Тогда я попрошу аванс.
В азартных играх доктор не был замечен, но сейчас Щавель подумал, что за карточный стол с ним не сел бы.
— Давай задаток, и я с тобой хоть в Проклятую Русь, хоть в Канны. Одного раба дай мне сейчас.
— Тебе нужна прислуга? — с разочарованием осведомился Щавель. — У нас не караван багдадского падишаха, а маленький маневренный отряд без лишних глаз и ушей.
Доктор снова помотал головой.
— Не прислуга — задаток. Отправь раба в Тихвин, а я вернусь и заберу. Мне спокойнее будет, когда он там ждёт. Аванс мне сердце согреет.
— Хорошо, — удивляясь меркантильности доселе скромного лепилы, согласился Щавель. Административный опыт подсказывал договариваться обо всём на берегу, а уже потом садиться в лодку и отправляться в плавание. — Будет тебе раб на выбор. Но это последнее требование или будут ещё условия?
— Больше никаких условий, — в третий раз помотал головой Альберт Калужский и немедленно предложил: — Скрепим наш договор солью.
— У нас есть два свидетеля, — указал было Щавель, но, оценив как бы со стороны волчью морду Лузги и испытующий прищур сына, не стал спорить. — Ладно, заключим договор на соли.
Альберт только этого и ждал. Как ястреб кидается на цыплёнка, ринулся он творить главный в своей жизни завет. Подхватил со стола глиняную солонку, перевернул, высыпал аккуратную густую дорожку соли. Была в его колдовском движении вкрадчивая мягкость совы, пикирующей на зайчонка.
— Отдай мне раба Мотвила в задаток.
— У тебя губа не дура.
Как известно, коммерческая сделка происходит по обоюдовыгодному для обеих сторон принципу, одна из которых дурак, а другая подлец. Щавель не дрогнул лицом, однако отступать было некуда. Лепила изловчился выторговать, заскакивая в лодку, но всё же на берегу, так что идти на попятный было себе дороже. Надёжный курьер ценнее важного раба.
— Бери по своему выбору.
Они опустили пальцы в соль.
— Я, Альберт Калужский, целитель, обещаю тебе, боярин, неотступно следовать за тобой в Проклятую Русь, лечить по твоему требованию, хранить тайну и клянусь доставить послание светлейшему князю Лучезавру в Великий Новгород.
— Я, Щавель Тихвинский, наместник светлейшего князя Святой Руси в Ингерманландии, обещаю тебе, лепила, защиту свою в походе и награду в виде дома с участком в пределах Тихвина и трёх рабов на твоё усмотрение, одного из которых передаю в качестве аванса прямо сейчас.
— Если я нарушу договор…
— Если я нарушу договор…
— Пусть соль чистая станет для меня нечистой, а соли организма моего утратят свою электролитическую силу и не восстановят её вовек.
— Аналогично.
— Ибо взаимно.
Благородные мужи слизали с пальцев соль завета, введя в организм силу торжественной присяги. Жёлудь, который никогда не видел клятву на соли, с тревогой смотрел на отца. Из школьного курса биологии он усвоил, что без таинства ионного обмена электролитов через клеточную мембрану организм умрёт.
«Нешуточно пообедали», — стучала в голове мысль.
* * *
«Как всё слепилось, не хухры-мухры», — Ерофей Пандорин лежал в горячей ванне и шевелил фибрами души. После ночи, проведённой на ногах, и не менее напряжённого утра удалось немного соснуть, и сейчас начальник сыскной полиции приводил себя в приличный вид, не переставая размышлять о главном.
Главным был дохлый ходя, застреленный в пригородной роще. В деле об убийстве генерал-губернатора наметился прорыв, только сейчас Пандорин не был уверен, что прорыв этот кому-то нужен. Мёртвый китайский акробат не был китайцем.
Представление, осуществлённое в анатомическом театре судебно-медицинским экспертом, посвятило начальника сыска в интересные подробности. По совокупности биометрических данных и особых примет личность убитого была установлена: Ли Хой, кореец, 2299 года рождения, род занятий — киллер.
Особая оперативная группа действительно вычислила и уничтожила чёртова ниндзю.
Согласно заключению экспертизы, Ли Хой был убит выстрелом в левую затылочную часть головы. Входное отверстие диаметром 11 миллиметров и фрагменты безоболочечной пули, извлечённые из верхней челюсти, указывали на мастерство верного помощника князя Пышкина. Револьвер 44 калибра был у отца Мавродия. Боярин Щавель пользовался пистолетом Стечкина под патрон с оболочечной пулей с термоупрочнённым сердечником. От него входное отверстие составило бы 9 миллиметров, да и выходное оказалось куда меньше. Результаты вскрытия застреленного Кенни это подтверждали. Следовало отдать должное отцу Мавродию: чтобы попасть в голову бегущему человеку из экипажа, движущегося по бездорожью, стоя, придерживаясь за спинку сиденья, надо было иметь орлиную зоркость и железную руку.
