– С одной стороны, мне хочется, чтобы они подружились, но с другой – это жутко меня пугает, – прошептал мне на ухо Сэм.
Я сунула руку в задний карман его джинсов:
– Она счастлива.
– Роскошная девица. И кстати, он только что порвал со своей подружкой.
– А что плохого в том, чтобы жить полной жизнью, мистер? – (В ответ он только глухо простонал.) – Расслабься. Ему ничто не угрожает. Ее до конца года упрятали в школу в Оксфордшире.
– С вами двумя разве расслабишься? – Он поцеловал меня, и я позволила себе забыться на это сладостное мгновение. – Кстати, мне нравится твое платье.
– Как по-твоему, не слишком легкомысленное? – Я расправила складки полосатой юбки.
В этой части Лондона было полно магазинов винтажной одежды. И всю предыдущую субботу я провела, перебирая допотопные шелка и перья.
– Люблю легкомысленные наряды. Хотя твой прикид сексуальной пикси мне нравился гораздо больше, – сказал он, пропуская вперед мою маму, появившуюся с очередной упаковкой бумажных салфеток в руках.
– Ну как поживаешь, Сэм? Я смотрю, ты уже почти поправился.
Мама дважды навещала Сэма в больнице. Всерьез озаботившись участью бедолаг, вынужденных сидеть на больничной еде, она принесла Сэму домашние колбаски и сэндвичи с яйцом и майонезом.
– Вашими молитвами. Спасибо.
– Только смотри не перенапрягись. Никаких тяжестей. Мы с девочками отлично справимся.
– По-моему, пора начинать, – заметила я.
Бросив взгляд на часы, мама обвела глазами террасу:
– Может, еще пять минут подождем? Чтобы все успели запастись напитками.
На ее улыбку – напряженную и слишком широкую – было больно смотреть.
Заметив, что мама вся как натянутая струна, Сэм взял ее под руку:
– Джози, а как там у нас с нарезанными салатами? Я, кажется, забыл принести снизу заправку.
– А где сама хозяйка?
Толпа гостей возле стола заволновалась. Услышав знакомый раскатистый голос, мы все втрое дружно обернулись.
– Боже мой, неужто я действительно попал по адресу или это Том просто решил меня разыграть?
– Бернард! – Мама уронила салфетки.
Мы увидели папино взмокшее от напряжения лицо. Он преодолел последние ступеньки и восторженно присвистнул, когда его глазам открылась панорама города.
– Луиза, с чего это тебе взбрело в голову затеять чертову вечеринку на такой верхотуре? Господи, предупреждать же надо!
– Бернард!
– Джози, мы не в церкви! И у меня важное сообщение.
Мама растерянно озиралась по сторонам:
– Бернард, сейчас не самое подходящее время…
– И мое сообщение – вот какое!
Папа нагнулся и с преувеличенной осторожностью закатал штанины. Сперва левую, затем правую. И я увидела его бледные голые икры в мелких пятнах. Ошарашенные гости притихли, уставившись на папу. Он вытянул вперед ногу:
– Гладкая, как попка у младенца. Ну давай, Джози, потрогай! – (Мама нерешительно подошла к нему и, наклонившись, провела пальцем по папиной ноге.) – Ты говорила, что будешь воспринимать меня всерьез только тогда, когда я сделаю эпиляцию воском. Ну вот, пожалуйста! Я сделал это.
Мама смотрела на него круглыми глазами:
– Ты сделал эпиляцию ног?!
– Да, как видишь. И если бы я хоть на секунду представлял, какие муки тебе приходилось терпеть, моя дорогая, то держал бы свой рот на замке! К чему себя так истязать? И какой дурак все это придумал?
– Бернард…
– Пусть слушают, мне плевать. Джози, я прошел через ад. Но я готов повторить это снова и снова, лишь бы нам вернуться на прежние рельсы. Я скучаю по тебе. Ужасно! И мне плевать, если ты возьмешь еще хоть сотню всяких там курсов – по истории феминизма, восточным практикам, макраме для собак, – я все стерплю, лишь бы мы снова были вместе. И чтобы доказать тебе серьезность своих намерений, я записался на интимную эпиляцию мошонки… и что там еще?
– Промежности, – мрачно бросила моя сестра.
– Боже мой! – Мама прижала руку ко рту.
Стоявший рядом Сэм тихо трясся от смеха.
– Сейчас же останови их, – прошептал он. – А не то у меня лопнут швы.
– Я готов на все. И будь я проклят, пусть меня общиплют, словно чертова цыпленка, если это поможет убедить тебя, как много ты для меня значишь!
– Боже правый, Бернард!
– Джози, я не шучу. Я реально дошел до ручки.
– До чего все-таки наша семья не романтичная! – пробурчала Трина.
– А что такое интимная эпиляция? – заинтересовался Том.
– Ох, как же я по тебе соскучилась, старый дуралей! – Мама обняла папу за шею и поцеловала.
Облегчение, написанное у него на лице, казалось, было почти осязаемым. Он уткнулся головой ей в плечо, а затем, взяв ее руки в свои, принялся осыпать жаркими поцелуями волосы, ухо, щеки.
– Супер! – сказал Томас.
– Значит, мне не придется делать…
Мама ласково погладила его по щеке:
– Первое, что мы сделаем, вернувшись домой, – позвоним в салон и все отменим.
И папа сразу расслабился.
– Ну… – начала я, когда страсти немного улеглись и даже Камилла Трейнор, судя по ее побледневшему лицу, успела понять, не без помощи Лили, на что был готов пойти папа во имя любви. – А теперь давайте проверим, у всех ли налиты бокалы… и, пожалуй, начнем.
После папиных излияний в любви, суеты по поводу необходимости срочно сменить взрывоопасный подгузник младенцу дедушки Трейнора и не слишком приятного открытия, что Том бросал сэндвичи с яйцом на балкон мистера Энтони Гардинера (прямо на его новехонький дизайнерский шезлонг), потребовалось еще минут двадцать, чтобы гости угомонились. И пока желающие произнести тост прочищали горло, вперед выступил Марк, который оказался гораздо выше, чем мне казалось, ведь я видела его исключительно в сидячем положении.
– Добро пожаловать, друзья. Во-первых, я хотел бы поблагодарить Луизу за то, что она предоставила нам эту замечательную террасу для проведения церемонии окончания наших занятий. Есть нечто символическое в такой близости к небесам… – Он сделал паузу в ожидании причитающихся ему смешков. – Сегодняшняя церемония несколько необычная, поскольку среди нас присутствуют люди, не входящие в нашу группу, однако, по-моему, это замечательная возможность продемонстрировать открытость и отметить праздник в кругу друзей. Ведь каждый из присутствующих здесь наверняка знает, что такое терять любимого человека. Итак, торжественно объявляю всех остальных почетными членами нашей группы.
Джейк стоял возле своего отца, веснушчатого, светловолосого мужчины, который, как всем нам было известно, плакал после каждого коитуса, о чем я, глядя на него, естественно, не могла не вспоминать. Сейчас он стоял, нежно прижимая к себе сына. Джейк поймал мой взгляд и сделал большие глаза. И тем не менее он улыбался.
