Трубку снял личный секретарь Распутина Арон Самуилович Симанович, задержавшийся в этот вечер на Гороховой.
– Алло!
– Добрый вечер, господин Симанович, – поздоровался кто-то.
– Скорее уже доброй ночи. Кто вы?
– Не имеет значения. Я могу поговорить с Распутиным?
– Сейчас, к сожалению, нет. Он молится, и это может продолжаться до утра.
– Понятно. Тогда передайте Григорию Ефимовичу, что в Министерство внутренних дел поступила информация о покушении, готовящемся на него.
– Назовитесь. Вы назовете тех лиц, которые к этому причастны?
– На это я не уполномочен.
– В таком случае Григорий Ефимович воспримет ваше предупреждение как чью-то неудачную шутку.
– Вы, господин Симанович, предупредите, а как воспримет информацию Распутин, это его дело. У меня все. До свидания.
– Доброй ночи, господин инкогнито.
Как только Симанович положил трубку, из комнаты вышел Распутин:
– Кто звонил, Арон?
– Он не представился.
– Вот как? И что ему было надо?
– Поговорить с вами, Григорий Ефимович.
– Отчего не позвал?
– Но вы же запрещаете отрывать вас от молитв.
– Да, верно. Но ты хоть узнал, о чем он хотел поговорить со мной?
– Да. Он просил… – Симанович передал суть телефонного разговора.
– Понятно, – сказал Распутин. – Это звонил человек Протопопова. Тот считает, что только благодаря мне стал управляющим Министерством внутренних дел. Он ошибается, я всего лишь высказал свое мнение о нем, ну да ладно. Мне и без него ведомо, что готовится покушение, не знаю только, кто за этим стоит. Болтовня Пуришкевича – это пустое.
– В любом случае надо принять меры предосторожности.
– Какие, Арон?
– Хотя бы старайтесь не выходить из дома без острой необходимости.
– Кто знает, есть она или нет ее? Это только Господу Богу известно.
Все же Распутин послушал совета своего секретаря. Он действительно прекратил выходить на улицу днем и совершал ночные прогулки.
9 декабря старец неожиданно попросил Симановича вызвать к нему адвоката Аронсона.
– Зачем он вам, Григорий Ефимович?
– Будем завещание писать.
– Но отчего сейчас?
– Оттого, что время пришло. Я жду Аронсона.
Адвокат приехал, и все трое закрылись в комнате Распутина.
Секретарь достал бумагу, ручку, чернила и спросил:
– Сами будете писать, Григорий Ефимович?
Распутин поморщился:
– Ты же знаешь, как мне дается это дело. Напишу, а потом никто ничего не разберет. Нет, ты секретарь, вот и работай.
– Как скажете, Григорий Ефимович.
Старец поднялся со стула, подошел к иконостасу, перекрестился, повернулся к столу:
– Пиши, Арон…
Распутин диктовал текст, потом менял его. Все это продолжалось долго, до самого вечера. Наконец-то он остался доволен.
Вот его завещание:
«Дух Григория Ефимовича Распутина Новых из села Покровского.
Я пишу и оставляю это письмо в Петербурге. Я предчувствую, что еще до первого января я уйду из жизни. Я хочу русскому народу, папе, русской маме, детям и русской земле наказать, что им предпринять. Если меня убьют нанятые убийцы, русские крестьяне, мои братья, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на твоем троне и царствуй. И ты, русский царь, не беспокойся о своих детях. Они еще сотни лет будут править Россией. Если же меня убьют бояре и дворяне и они прольют мою кровь, то их руки останутся замаранными моей кровью и двадцать пять лет они не смогут отмыть свои руки. Они оставят Россию. Братья восстанут против братьев и будут убивать друг друга, и в течение двадцати пяти лет не будет в стране дворянства.
Русской земли царь, когда ты услышишь звон колоколов, сообщающий тебе о смерти Григория, то знай: если убийство совершили твои родственники, то ни один из твоей семьи, то есть детей и родных, не проживет дольше двух лет. Их убьет русский народ. Я ухожу и чувствую в себе Божеское указание сказать русскому царю, как он должен жить после моего исчезновения. Ты должен подумать, все учесть и осторожно действовать. Ты должен заботиться о твоем спасении и сказать твоим родным, что я им заплатил моей жизнью. Меня убьют. Я уже не в живых. Молись, молись. Будь сильным. Заботься о твоем избранном роде.
Григорий».
– Это прощальное письмо, Арон. После моей смерти тебе надо передать матушке царице, – распорядился Распутин. – Только ей. А уж как она поступит с ним, дело ее.
А во дворце Юсуповых вовсю шла подготовка к покушению. Кроме доктора Лазоверта, яд достал и сам Юсупов. Он воспользовался услугами небезызвестного господина Маклакова, который передал ему смертоносный препарат через какого-то студента.
В тот вечер, когда Распутин составлял прощальное письмо или пророческое завещание, как принято его называть, в нижней комнате, где и должно было состояться убийство, заговорщики обсуждали план Юсупова по заманиванию жертвы во дворец.
– Я сам поеду к Гришке и скажу, что моя жена Ирина очень хочет встретиться с ним. Мол, у нее какая-то женская болезнь и она желает поговорить с Распутиным, так как только его видит в роли своего спасителя и лекаря. Гришка приедет, – сказал Феликс.
– Но ведь ваша жена в Крыму! – воскликнул великий князь.
– Да, Ирина там вместе с родителями, но Распутин этого не знает. Я говорил ему, что она приедет раньше отца и матери. Так что Гришка отправится со мной. Он знает о неприязни моей родни к нему и согласится и на сохранение визита в тайне.
– Вы уверены в этом? – спросил Пуришкевич.
– Абсолютно. В общем, Распутина мы доставим сюда. В этой комнате я предложу ему подождать Ирину, которая якобы занята приемом неожиданно приехавших гостей, предложу пирожные и вино. Вы же все будете находиться наверху. Как только яд сделает свое дело и Гришка умрет, я поднимусь к вам. Потом доктор Лазоверт констатирует смерть, и мы приступим ко второму этапу плана.
Тут голос подал фронтовик, поручик Сухотин, прежде молчавший:
– Господа, к чему все это театральное представление? Пирожные, вино, яд? Не проще ли нам всем вместе войти в комнату и расстрелять старца из наганов? Подвал, стены толстые, городовой на улице ничего не услышит, а лишних людей во дворце не будет. Так гораздо проще и надежней.
– Нет-нет, – Юсупов махнул рукой. – Стрельба нам не нужна.
Лазоверт проговорил:
– Конечно, лучше обойтись без шума, но надо учитывать и тот вариант, что Гришка откажется от пирожных и вина.
