Лазоверт остановил автомобиль у ворот. Юсупов тряхнул головой, перекрестился и направился к нужному подъезду. Через минуту он уже стоял у квартиры старца.
Дверь открыл Распутин.
– Это ты? Проходи. Так что за надобность привела тебя сюда?
– Григорий Ефимович, у моей супруги обнаружилась какая-то женская болезнь. Сейчас с ней вроде все нормально, но я хотел бы, чтобы вы осмотрели ее. К тому же Ирина давно хотела познакомиться с вами.
– Значит, Ирина? – Распутин прожег взглядом Юсупова.
Тот огромным напряжением воли выдержал его.
– Будь в прихожей, оденусь, выйду, поедем, познакомимся с твоей несчастной женой, узнаем, что за болезнь ее поразила.
– Да, Григорий Ефимович, я подожду.
– Не обижайся, что дальше порога не пускаю. Домочадцы спят.
– Я все понимаю. Никакой обиды.
Распутин прошел в свой кабинет. Часы пробили полночь.
Он поднял трубку, попросил телефонистку соединить его с квартирой своего секретаря.
– Арон, я тебя разбудил?
– Нет, Григорий Ефимович. Что-то случилось?
– Ничего особенного. Ко мне приехал Юсупов, я отправляюсь к нему.
– Боже сохрани! – воскликнул Симанович. – Оставайтесь дома, никуда не отлучайтесь. Иначе вас убьют.
– Пустое говоришь, Арон. Я поеду. Ты не беспокойся, в два часа позвоню. – Распутин положил трубку, надел новые рубашку и костюм, вышел в прихожую, там набросил на плечи шубу, взглянул на Юсупова и сказал: – Я готов, можем ехать.
– Я очень благодарен вам, Григорий Ефимович!
– Брось это, пошли!
Они спустились во двор, прошли на улицу, сели в автомобиль.
Лазоверт поздоровался с Распутиным.
Тот только кивнул и спросил у Юсупова:
– И давно, Феликс, у тебя в шоферах военные врачи?
– Вы меня знаете? – осведомился Лазоверт.
– Я много кого знаю.
Юсупов повернулся к Распутину:
– Станислав смотрел жену, а потом вызвался сесть за руль.
– Что дал осмотр, господин военврач?
– Мне не удалось поставить диагноз.
Распутин рассмеялся:
– И для чего вас учат? Умный человек, а ничего сделать не можешь. Ну да ладно, не ты один такой.
В половине первого автомобиль остановился у дворца.
Даже здесь слышались музыка и возбужденные голоса.
– Кто это у вас гуляет, Феликс? – поинтересовался Распутин.
– К жене в девять часов неожиданно нагрянули гости, но они вот-вот разъедутся. А мы пока попьем чайку. Вот только, извините, Григорий Ефимович, в подвальной комнате.
– Отчего там? Во дворце не найдется другого места? – недовольно спросил Распутин.
– Все дело в родителях, Григорий Ефимович.
– Ты боишься, что они заругают тебя за то, что приводил меня в дом?
– Я не ребенок, чтобы меня ругать, но недовольство они проявят, а мне этого не хотелось бы. Да и подвальная комната весьма уютна, в чем вы убедитесь.
– Ладно, не нужны мне твои хоромы. Веди, куда сказал.
Оказавшись в подвальной комнате, Распутин скинул шубу, осмотрелся, увидел шкуру медведя, лежавшую у жарко натопленного камина.
– Ты убил, что ли?
– Нет. Отец.
– А ты не пробовал?
– Нет.
– Зря. А я вот на медведя с рогатиной ходил. Знаешь, что это такое?
– Оружие древнее.
– Древнее, верно. Копье это, Феликс. Выходишь на охоту, пока не выпал первый снег, с собаками. Ищешь берлогу, где зверь залег на зиму. Находишь, спускаешь собак, те покусают медведя, а ты с напарником или один подходишь к зверю. Он видит тебя и бросается вперед. Тут-то ты и ставишь пред собой рогатину, чтобы уперлась в брюхо. Медведь в ярости и нарывается на острие. Для такой охоты силушка немалая нужна. Смертельно раненного медведя еще удержать надо. Не сдюжишь – порвет. Вот так-то. – Он кивнул на шкуру: – А этого, видать, из ружья повалили?
– Да.
– Дело нехитрое. Чаю, говоришь, попьем?
– Чаю, Григорий Ефимович. Я приказал и пирожные, какие вы любите, подать.
– Давай пирожные, чаю не надо.
– Одну минуту, Григорий Ефимович. Вы присаживайтесь.
На столе уже стоял самовар.
Юсупов выставил тарелку с пирожными. Распутин съел два и попросил мадеры.
Князь водрузил на стол бутылку вина и бокал.
– Сам-то что, не будешь?
– Извините, Григорий Ефимович, не буду, не хочу.
– Дело твое. – Распутин выпил залпом бокал отравленного вина, потом сказал: – Ну ладно, можно и чаю.
Юсупов с ужасом смотрел на него. Доза яда, способная убить лошадь, не говоря уже о человеке, на старца не действовала. У князя закружилась голова.
– Что с тобой, Феликс? Ты побледнел. Да и немудрено, душно тут.
Распутин сам налил себе чаю, выпил несколько стаканов.
Юсупов больше не мог находиться в этой комнате.
– Я поднимусь наверх, Григорий Ефимович, узнаю, уехали ли гости.
– Ты здесь хозяин, делай, что хочешь. Если Ирина освободилась, веди ее сюда. Здесь и на самом деле уютно, спокойно, хорошо.
Юсупов буквально выскочил из комнаты и пробежал по лестнице наверх, где его встретили заговорщики.
– Что-то не так? – спросил Лазоверт.
Юсупов схватил бутылку водки, налил бокал, залпом выпил.
– Это невозможно, господа! Гришка съел отравленные пирожные, выпил вино и прекрасно себя чувствует.
– Как это – ничего? – спросил великий князь и побледнел.
– А вот так, Дмитрий! Яд не подействовал на Распутина. Я в ужасе!
Тут подал голос Пуришкевич:
– Мы предусматривали этот вариант, и кто-то уверял, что лично пристрелит старца. – Депутат посмотрел на Юсупова.
Тот сумел взять себя в руки. Помогла водка.
– Да, я обещал убить его и сделаю это. Дмитрий, дай браунинг.
Великий князь молча протянул Юсупову пистолет.
Держа его за спиной, он сделал глубокий вдох и пошел вниз.
Распутин стоял у зеркального шкафа, на котором красовалось старинное распятие.
– Вам нравится распятие? – спросил Юсупов.
– Мне шкаф нравится. Хороший, дорогой, поди?
– А вам бы не на шкаф любоваться, а помолиться.
Князь Юсупов выстрелил Распутину в спину. Тот вскрикнул и повалился на медвежью шкуру.
