Но главным оказалось то, что на первом этаже находилась винная лавка хозяина дома и винный склад. А комнатка для прислуги, в которой поселили Андрейку, была расположена как раз над складом. Поначалу Андрейко не придавал этому обстоятельству никакого значения. Но с течением времени, когда полуголодная парижская жизнь обкатала его, как гальку на морском берегу, он начал смотреть на ситуацию несколько иначе. Впрочем, не будь скрипучей половицы, которая сильно его раздражала, Андрейко никогда бы не решился на банальное воровство.
Он достал молоток и гвозди с намерением приладить половицу как следует и прибить ее намертво, но, когда снял широкую доску, его взгляду открылось помещение винного склада, в котором стояли несколько больших корзин с винными бутылками, представлявших собой весьма соблазнительное зрелище. Потолок склада был достаточно небрежно зашит досками, в которых зияли щели, так что Андрейко мог в полной мере насладиться видом пузатых бутылок, которые были, увы, ему не по карману. Повздыхав с сожалением, он решительно взялся за молоток… и отложил инструмент в сторону. В голову ему вдруг пришла преступная мысль, которая еще совсем недавно была совершенно непозволительной, так как дед Кузьма учил внука быть честным и никогда не зариться на чужое.
Вернув половицу на место и прикрыв ее изрядно потертым ковриком, Андрейко направился в ближайшую лавку, где купил кусок тонкой, но прочной бечевки. Возвратившись в квартиру, он подождал, пока купец закроет свой склад, а затем сделал на конце веревки удавку в виде петли и занялся хорошо знакомым ему делом. В свое время дед Кузьма научил Андрейку ловить птиц с помощью петли. Андрейко без особого труда подбирался к гнезду с птицей на близкое расстояние и настораживал петлю. Затем он вспугивал птицу, она вылетала из гнезда и сама затягивала петлю. Таким способом Андрейко ловил не только вальдшнепов и бекасов, но даже крупных тетеревов.
Щель пришлось немного расширить, что не составило особого труда, и первая бутылка, схваченная за горлышко петлей, «вознеслась на небеса». Андрейко поторопился отнести ее к Гийо — вдруг купец недосчитается своего товара и сообразит, куда он девался. Но склад был вместительным, кроме корзин с бутылками в нем стояли еще и бочки с вином, а купеческий приказчик был ленив и безразличен ко всему, что его не касалось. Поэтому недостачу никто не замечал, и Андрейко осмелел. Так у них с Гийо образовался некий союз: слуга Жиля де Вержи поставлял продукты, зарабатывая на хлеб представлениями с Гаскойном, а Андрейко — доброе вино, которое стоило дорого.
Перекусив, Жиль широко зевнул и сказал:
— А теперь — спать! Завтра у нас праздник, так что нужно набраться побольше сил.
Андрейко попрощался и ушел, а Жиль, перед тем как лечь в постель, молвил, обращаясь к Гийо:
— Я вижу, ты пречудесно спелся с этим рутенцем. Канальи! Но, с другой стороны, два мошенника в одной упряжке — это сила. Я готов ею воспользоваться и закрывать глаза на ваши проделки, лишь бы они были всем нам во благо… но только до определенного предела! Мне совсем не хочется оказаться на Гревской площади в качестве пособника воров.
— Мессир, как вы могли такое подумать?! — делано ужаснулся Гийо. — Я, к примеру, считаю вором лишь того, кто отбирает последнее у неимущего. Купец, у которого вина хоть залейся, уж точно не обеднеет. Между прочим, мессир, ваши, с позволения сказать, школярские «шутки» на Центральном рынке тоже могут закончиться весьма печально…
— Но-но! — разозлился Жиль. — Это не твоего ума дело!
— Понял, — покорно согласился Гийо, покаянно опуская голову. — Прошу простить меня, хозяин.
Жиль какое-то время прожигал его гневным взглядом, однако сытный ужин и доброе вино быстро настроили его на другой лад, и он миролюбиво сказал:
— Пшел прочь, Пройдоха. Ложись спать. И запомни: будешь храпеть, выгоню на улицу.
— Ну так это… того…
Гийо хотел сказать, что храп не зависит от его желаний, но Жиль уже его не слушал — юный де Вержи обладал уникальной способностью засыпать мгновенно…
Любое празднество, включая и праздник Тела Господня, означало для парижан, что в этот день можно отдыхать и свободно распоряжаться своим временем, провести его в кругу семьи или в кругу друзей, в церкви или в таверне. Однако праздники были сопряжены и с финансовыми тратами, поскольку работа в эти дни не продвигалась. Праздники стоили дорого, и многие предпочли бы, чтобы число их уменьшилось. Что же касается школяров, то они почти ничего не теряли, прекрасно обходились без положенных комментированных чтений, а если и сожалели о пропущенных уроках, то компенсировали их слушанием проповедей.
В самой Сорбонне праздников было еще больше, чем в Париже. Французы устраивали праздник святого Гийома, пикардийцы — праздник святого Николая, англичане в течение долгого времени устраивали гуляния в честь святого Эдмунда, а когда по политическим соображениям они решили возродить нордический дух, то стали чествовать святого Николая. Нормандцы довольствовались чествованием Богоматери, чем выделялись среди других студентов, но веселились они при этом отнюдь не меньше остальных. Весь юридический факультет воспринимал как свой собственный и праздник святой Катерины, и оба праздника святого Николая. А факультет искусств вдобавок к остальным, весьма многочисленным, праздникам единодушно решил отмечать еще и день рождения Робера де Сорбона
[58]
.
Каждый факультет (как, впрочем, и каждая богадельня) насчитывал по меньшей мере дюжину праздников, не значившихся ни в церковном требнике, ни в составленном ратушей календаре, но при всем том достаточно основательных, чтобы от них сотрясался весь Латинский квартал. Получение докторской степени было равнозначно выходному дню для всего факультета, причем школяры, не приглашенные виновником торжества на банкет, без труда находили в тавернах кувшин вина и собеседников.
Студенты Сорбонны не пропускали ни одного торжества. Мало того, они еще добавляли к ним и многие другие празднества, не фигурировавшие ни в каких требниках, — например, Праздник дураков, Праздник осла, Праздник боба, Праздник простофиль. В конечном итоге получалось, что учителя и школяры трудились самое большее сто пятьдесят дней в году. Это обстоятельство в какой-то мере искупало вставания ни свет ни заря, которые приходилось терпеть в будние дни.
Праздник — это прежде всего благодарственный молебен с шествием, а иногда и с мессой. Жиль, изрядно расслабившийся благодаря доброму вину, проспал начало торжества и вышел на улицу в сопровождении Гийо, когда начали звонить колокола. Он, как и Пройдоха, относился к различным церковным церемониям весьма прохладно и совершенно не чувствовал за собой никакой вины в том, что ему не удалось послушать мессу в церкви Сен-Жак-де-ла-Бушери, возле которой Жиль договорился встретиться с Франсуа Вийоном, — поэт жил рядом с храмом.
